Прошло ещё минут десять. Затем ещё полчаса. Теперь Иван представлял из себя жалкое зрелище. Он был весь потный от напряжения и красный от раздражения, он дёргал ручку и рвал дверь на себя, стараясь вырвать из стены этот проклятый замок, чтобы хоть таким способом открыть эту гадкую дверь.
Вскоре с работы пришёл сосед и, увидев мучающегося возле двери Кнопкина, тут же предложил ему свою помощь.
– Слушай, Ваня, может, тебе топор дать?
– Дверь разрубить? – совершенно серьёзно переспросил Кнопкин.
– Да нет, – без тени иронии в голосе ответил сосед, – чтобы поддеть дверь и открыть замок.
– Давайте, – лаконично отчеканил Ваня.
Сосед исчез в квартире, но, появившись через минуту, сообщил, что, оказывается, топора у него нет, поскольку на прошлой неделе он отнёс его в гараж и совершенно забыл об этом.
Минул час. На улице окончательно потемнело, и город зажёг свои фонари, а Кнопкин продолжал яростно терзать ненавистный замок до тех пор, пока не отломил ключ, часть которого осталась внутри замочной скважины.
И это был апогей вечера.
Кнопкин взвыл во весь голос, и его трёхэтажный мат мигом облетел весь подъезд, чтобы эхом возвратиться обратно. Отчаянью Ивана не было предела. Он рвал и метал. Он пинал свой портфель, долбил кулаком в эту несчастную дверь, так подло испортившую ему этот прекрасный вечер.
Да, пятничный вечер был окончательно испорчен. И не просто испорчен, но «погано испоганен». Да, именно это словосочетание «погано испоганен», в порыве дикого раздражения на дверь, и на замок, и вообще на все двери мира, много раз употреблял Кнопкин.
Дверь испортила Кнопкину вечер, дверь встала на его пути к прекрасному, поганая дверь не впускала его в собственный дом. Что может быть хуже? Что может быть нелепее? Раздражение обессилило Ивана, и он беспомощно опустился на пол и уселся напротив двери, прислонившись спиной к стене.
Его деловой костюм стал мятым, воротник пальто завернулся и неуклюже свисал набок, а с волос капал пот.
И вот в этом ужасном и смешном одновременно состоянии его и застала соседка по площадке, которая как раз в этот момент возвратилась из магазина.
– А, Ванечка, – ласково проговорила она, – а ты что тут сидишь?
– Дверь заклинило, – потусторонним голосом ответил Ваня.
– Как так заклинило? Почему? – переспросила непонятливая старушка, – а ну-ка, дай-ка я попробую. А ты верхний замок открыл?
– Что толку открывать верхний замок, если нижний заклинило, – усмехнулся Кнопкин.
– Ну, дай, дай мне ключи, я тебе говорю.
Кнопкин беспомощно протянул ей ключи.
Женщина осторожно вставила ключи в верхнюю замочную скважину и повернула два раза. Затем плавно надавила на ручку и потянула дверь на себя, и… дверь открылась.
– Ну вот, Ванечка, – также спокойно и ласково проговорила соседка, – ну, вот и всё, а ты тут сидишь, переживаешь. Иди домой, милый, иди, иди…
АПЕЛЬСИН
В свои двадцать пять лет Иван Кнопкин являлся парнем не очень общительным и не совсем открытым, а скорее замкнутым, и со стороны многим казалось, что он более склонен к одиночеству и меланхолии, чем к весёлым шумным компаниям. Именно поэтому друзей у него было мало. Пара школьных товарищей, с которыми он изредка поддерживал отношения, да несколько коллег по работе, вот и весь круг его повседневного общения.
Новых знакомств Иван избегал, поскольку поддерживать новые отношения для него было делом тяжёлым и весьма обременительным. Но уж если случалось так, что он каким-то образом всё-таки сходился с кем-то, то уж тогда он был готов сделать ради этого человека всё что угодно.
