Она же дрожащими от нескрываемого нетерпения руками извлекла хрупкий просвечивающий листок.
… Обустройтесь по велению моему. Да поспособствуйте в случае смерти моей и дальнейшим неприятным происшествиям скорейшему отъезду Дмитрия. Находится все необходимое для содержания отпрыска моего в обговоренном месте. Для входа в оное вам понадобится сердце ее, тело ее и душа ее. Составите по долженствованию в месте, где ярче всего блистает драгоценность, даровавшее ей имя. Повторите движения, положенные сердцу, телу и душе.
Уповаю на волю Господа, чтобы не потребовалась вам и сыну моему это знание, но, коли придет час нужды, в месте оном я оставляю вам спасение не только для хозяйствования, но и для покоя души мальчика.
Николай Петрович Шереметьев.
Я еще раз пробежала глазами по тексту. Алевтина Павловна рядом со мной едва не разрывалась от восторга.
– Это значит указания для его сына? От чего, собственно, он его думал спасать?
Алевтина Павловна почесала бровь и авторитетно заметила:
– Браком Николая, пошедшего наперекор всем традициям светского общества, были недовольны все его родственники, претендующие на баснословное состояние. Он женился на крепостной девице, сожительствующей с ним вне брака почти двенадцать лет. А их ребенок… Должен был стать чем-то настолько зазорным и вместе с тем легко уничтожаемым, что родственники не раз и не два подумывали об убийстве маленького Мити. Думаю, это письмо к какому-то воспитателю, приставленного к мальчику. Граф умер, когда ребенку едва исполнилось шесть.
– Ничего не известно ни про внезапный побег мальчика, ни про гонения? Значит это письмо не должны были вскрыть?
Алевтина Павловна поднесла конверт поближе к лицу. Надела очки, за дужками которых потянулась серебристая цепочка, до этого спокойно лежащая поверх теплой кофты. Прикоснулась к полностью целой красной сургучной печати, сохранившей на себе форму шереметьевского герба. Темно-бордовый кругляш был цел. Его не сломали, как сделал бы любой, решивший прочесть послание. Его аккуратно и умело отсоединили от конверта, но с обратной стороны красного кругляша были видны борозды, как от чего-то острого или царапающего.
– Выходит, кто-то открыл конверт до получателя, – задумчиво произнесла я.
– Думаю, получатель так и не заглянул в конверт. Послание вскрыли много позже смерти Дмитрия Николаевича. Я думаю, это произошло после обнаружения этой комнаты. – Алевтина Павловна присмотрелась еще лучше и отложила предмет в сторону.
– Почему вы так решили? Может быть, кто-то заходил сюда раньше?
– Понюхай. – старушка кивнула на прямоугольник.
От него едва уловимо пахло краской. Причем работ по покраске последние две недели в здании уже не велось, как мне казалось. Они закончились раньше, где-то около трех недель назад, и я их не застала. Но вход сюда к этому моменту уже нашли.
– Пахнет краской.
– Письмо, которое два столетия пролежало в книге пахнет краской…
– Значит, его кто-то доставал из этой книги. Ведь сюда мог зайти кто угодно, это мы тут с вам в перчатках, с приглушенным светом, как два крота. Зашел какой-нибудь рабочий, покопался.
Старушка промолчала. А я поняла, что это просто невозможно по нескольким причинам. Во – первых, пройти в эту часть реставрируемого дворца можно лишь через парадный вход с установленной пропускной системой, от которой есть ключи-карты исключительно у штатных сотрудников, что является несказанным предметом моей завести. Во – вторых, чтобы залетному рабочему вскрыть конверт, надо иметь умелые руки и небывалую удачу в поиске письма. Потому что два томика записей этих стоят не на крайних полок и требуют манипуляций для обнаружения. И человек должен целенаправленно двигать книги, чтобы отыскать послание.
