Не на самый огонь. Потихоньку. Пусть печется.
Запах по кухне.
Сначала – Пышкин. Задымило, аж глаза щипет.
Потом – мой. Масло сливочное. Тесто. Мясо. Грибы. Травы.
Разница… есть. Девки-служанки носами повели.
Пышка злится. Сопит.
Свой пирог вытащил. Первый.
Ну… большой. Да. Где-то сгорел, где-то бледный. Пахнет… не очень.
Потом я свой.
Золотой. Румяный. Корочка – хрустит. Аромат – слюни текут.
Даже Олаф заглянул. Носом повел. «Ага», – говорит.
Вынесли пироги.
Отряд ждет. Злой, голодный.
Пышка свой «блин» на стол – бабах!
«Жрите, кушать подано!» – рявкнул.
Щит отрезал кусок Пышкиного. Пожевал.
«Тьфу ты, клей с углями».
Никто больше не стал. Побрезговали.
Олаф нож взял. Мой пирог режет. Разломил. Пар идет.
Пахнет! Начинка – сок течет. Тесто хрустит.
Олаф откусил. Жует. Еще.
«Вот, – говорит. – Это пирог. А то – говно».
И сплюнул на пол.
Отряд на мой пирог – как саранча. Мигом съели. Крошек нет.
Пышка красный был. Как помидор. Потом плюнул. Глянул на свой пирог недоеденный. И свалил.
Больше не видел его у барона.
Кухня моя, можно жрать готовить. Нормальную еду, для мужиков.
Из хороших продуктов!
Наконец-то!
Блюдо поединка: Пирог «Сила Свежих Продуктов», начинка – мясо трех сортов, грибы, травы. Тесто – песочное, хрустящее. Аж не верится…
Из замка Власа ушли.
Наконец-то. Дорога.
Казначей подсказал – 21й день лета.
Живот полный.
Три дня на кухне барона, как сыр в масле. Я готовил – отряд жрал. Отъелись. Морды – во! Довольные.
Спали. Оружие чистили. Почти отпуск.
Только воняло во дворе.
На четвертый день Олаф пришел. «Барон, – говорит, – оклемался. Расчет дал, контракт новый тоже дал».
Контракт – казначея баронского везти. К герцогу какому-то. Четыре дня, сказали. Дорога ровная. Хоть не болото. Хотя… как повезет.
Идем. Пылища. Впереди – казначей. Боров. На кобыле жирной.
Мы – сзади. Охрана.
Кого тут охранять?
Я со Щитом.
Гроб, орк, рядом. Здоровенный, а языком треплет – как баба.
«Щит, помнишь, – гудит Гроб. – У барона Кривозуба постовались? Жратва – одна баланда. Финн еще, тогда поваром у нас был. Говорил – крысиные хвосты – для силы мужицкой, ха! А раз, сам видел, палец в чане плавал. Человечий. Финн – случайность, говорит. Мясник, мол, криворукий. Потом весь двор задристали. И Финн в первом ряду».
Щит хмыкнул. Кивнул.
«Ага, помню. Кривозуб еще потом Олафу платить не хотел… А Олаф схватил мешкок с медью недоплаченной. И по башке. Зубы – в разные стороны. Кривые. По всему замку. Собирали потом. Монеты медные, не зубы».
«А вот еще, помнишь? – ржет Гроб. – Когда Олаф еще десятник был. А командиром это был, Змей… та еще гнида. Казну отряда, со своими карманами путать начал. Ну, Олаф его в лес увел. Поговорить по душам. Вернулся один, говорит Змей в отставку и в другие земли ушел, счастья искать. А у самого сапоги змеевы за ремень заткнуты».
Обычные байки. У всех так. У самого телега.
Щит на меня зырк. «Брюква, а ты чего? Откуда Пышку знаешь?».
«Пышка… – говорю. – Повар руки из жопы, а гонору – много. Мастер его выгнал, за воровство. И за то что продукты портил, с особым цинизмом. Все что в руки не возьмет – все в помои. Мастер как говорил: „Если повар сам жрет и не блюет – еще не все потеряно!“ Пышка блевал, много. Первый год мы сами все жрали, Мастер даже не пробовал».
«Мастер твой… суровый мужик», – крякнул Гроб.
Я кивнул. Суровый.
Гроб отвалил к своим, его сменил Сглаз, шаман.
Глаза желтые, зырк-зырк. Нос огромный, крючком, весь в борадавках.
