Записки главного героя - страница 6

После того взор его слегка перисто, взъерошено очертался, видя обрамленные линии зеленеющих деревьев, какой-то незнакомый асфальтный тротуар и случайных людей идущих по нему. Эти деревья были столь же игриво восприрождены, как и много лет тому назад где он, подставляя под неловко взбиравшиеся соскальзывающие маленькие пухлые ножки деревянную шатающуюся и скрипящую табуретину ростом с половину себя, несоизволив постучать, вторгался к тому же самому виду из окна, где и состоялось одиново первое и единственное, еще девственное неловкое знакомство вида из окна тех засвидейтельствовавших собою природность рассвета деревьев и собственного взора.

К тому действию он уже не был в собственной плоти, но он того не понимал и то отсутствие ощутимости было лишь одним из многих его отсутствий привычных человеку мер толкования собственного я. И пустота только в крайнюю редкость и лишь в поразительном отшельничестве могла единожды во век насытиться тем бездумным для человека явлением, что неверно изъясняется людской запертой самой в себе глупостью, то понятие они называют ничего, ничего о том понятии не поимев и не поимев даже капли безгранности тех далеких берегов. Ничего не является ничего, потому что оно есть отсутствие. Человеку не доступны эти высоты, человек каждый раз слезно упирается в себя и не может познать ничего. Но даже то самое голое ничего могло нашей шаловливой и бесстыдной фантазией взыметь в себе пробоину для описания той силы воспоминаний, что то же мираж, что будь пустота поражена внезапностью давно забытым ничего, что появилось видением за горизонтом, ей бы в тот миг и в том месте помешало еще сильнейшее взапамятство, что, подгоняемое блестеющими деревьями, пламенем хлынуло на нашего главного героя.

Ну вот и что? Вот и стоит он один на балконе в полном одиночестве. В том одиночестве, которого вы ни во сне, ни наяву не видывали. В том одиночестве, где каждая мельчайшая частица, что есть ты и плоть твоя тебе на близка и не знакома. В том одиночестве, где что-то неизведанное остается наедине с собой, что-то, что глубже и дальше души твоей. В том одиночестве, где твоя душа и твой дух покинули и предали тебя, где души уже нет, она внутри кого-то другого. В том одиночестве, где пустота и ничего где-то там, за самым дальним горизонтом окружают кого-то другого. В том одиночестве стоит он, где в мирском понимании это уже не он и не его часть. Нет слова определяющего того, что там стояло, одиночество отняло у того чего-то всё. Это уже и не пустота, и не что-то и не ничего и не это.

Стоит наш главный герой один на балконе в полном одиночестве. Стоит, опустив голову, спечаливши спину и сгрустив плечи над видом из окна. Стоит неподвижно и лишь одна левая рука тихо начинает подниматься вверх, будто в поиске чего-то, где пальцы дрожа чуть согнуто шевелятся в необъяснимых затяжных движениях. И через какое-то время рука его застывает в полусогнутом, будто висевшем, державшимся за что-то положении.

Вот пальцы его левой руки сдавлены и в то же время мягки в половину возможного кулака, нарочно оставляя место между кончиками пальцев и ладонью, для того, чтобы туда смогла крепко поместиться огромная рука родной мамы. Вот он уже закрытыми глазами с открытыми веками сикотя топочет, еле-еле поспевая крохотными шажками за огромной матушкой. Вот идут они от Универмага до дома, через Сад Металлургов по парку Гагарина между двумя деревьями мимо клуба «Юность». На улице воцаряет земная райская любовь, и ожидание вкусить самого вкусного мороженого серьезно соперничает с невероятным желанием попускать с балкона «вертолетики» из сорванных горстей кленовых плодов. Вот они воспаряют домой, наш маленький главный герой быстрее, всеми силами изображая незапыхавшийся вид забегает на свой нагромажденный высотой четвертый этаж вдоль зеленых лакированных откосов деревянных дверных проемов, чтобы похвастаться перед мамой своей силой и быстротой, опозжа ожидая тяжелые эхистые шаги матушки, что в отличии от его топотиков на каждом этаже включали свет под фоновый шум шуршащих тяжелых пакетов исключительно с хозтоварами и запасами продовольствия, ожидая получить долгожданную железную связку ключей и самому открыть сперва первым ключом первую, состоящую из семнадцати вертикальных напомаженных деревянной краской деревянных деревяшек дверь и неимоверно толстенную и тяжеленную вторую дверь вторым ключом. Вот, зайдя он слышит дуплетно-дуэтный радостный солнечный восклик