Они вышли со столовой и остановились в тенечке, крутя головами словно, подводные лодки, перископами.
– О! – сказал Марек, невежливо тыча пальцем. – Я её вижу, вон она!
Анна расположилась на травке, как на ковре, расписанном солнечными зайцами, рядом с двумя баками с водой и горой грязной посуды. Вид у неё был довольно скучным. Она вяло тёрла тряпкой очередную ненавистную чашку.
– Так, – бодро сказал Марек, – девушка наша созрела, и готова выслушивать любую чепуху. Ты иди к палатке, а я ей займусь. Сегодня я в ударе! – он зверски раздул ноздри. – Я чувствую охотничий азарт! Правда, роль у меня скорее охотничьей собаки. Я как спаниель, притащу тебе утку, а ты будешь её хавать. Чего только не сделаешь для друга... – и он бодреньким шагом, направился к кухне, пиная по пути чёрные сосновые шишки.
От палатки Илья видел, как Марек подошёл к Анюте и даже услышал, как он её о чём-то спросил. Она подняла голову, несколько удивлённо посмотрела, что-то односложно ответила и опять занялась своим делом. Он опять спросил, надоеда, и ей опять пришлось отвечать. Потом, он видимо завёлся, и уже тарахтел не останавливаясь. Анна, как Илье показалось, озадаченно, некоторое время смотрела на него, и даже перестала мыть посуду, потом вдруг расхохоталась, откинув голову назад. Затем, Марек показал рукой в сторону Ильи, и они вдвоём, вдруг посмотрели на него. Илья густо покраснел и быстро, как бурундук, юркнул в палатку.
– Идиот! – с тоской подумал он. – Кому доверил? Этому трепачу... О горе мне! Он же гад сейчас меня опозорит не только перед ней. Перед всем лагерем опозорит! Да что лагерем, перед всем институтом. Пойдёт теперь трёп, что ты... Двадцатипятилетний мальчик, хотел познакомиться с девочкой, годиков двадцати с чем-то, три года не мог никак решиться... И вот послал свата, гада ползучего, волка позорного. Я же теперь мимо неё пройти не смогу, со стыда сгорю. И она тоже сидит, хи–хи–хи. Шалава, сразу видно, что шалава. А я к ней, нежные чувства: ах, какие ножки, ах, какая грудка. Тьфу, болван, идиот!
Так он сидел, гневно рассуждая сам с собой, мысленно посыпая голову пеплом и готовясь к позору, пока, наконец, не посмотрел на часы. Прошло уже пятнадцать минут. "Вот черт!.. – подумал он, – о чём можно так долго трепаться с незнакомым человеком?" Впрочем, для Марека, это в порядке вещей. Трепло и бабник, милостью божьей. Илья по сравнению с ним, мог считать себя схимником, аскетом, и стоиком. Это он гад, врал только, что Анюта не в его вкусе, у него и вкуса-то нет, он всеядный. С какими только Илья его не видел, и с женщинами баскетболистками, и с женщинами лилипутками, ко всем змей, подход умеет найти. Как это он раньше Аню не закадрил? Потому что не видел, наверно, поэтому и не закадрил. Заслуженный мастер по клиньям, мать его так. Мочалок командир. Впрочем, Илья с большей частью своих подружек познакомился, как раз через него.
В палатке было невыносимо душно и жарко. Илья, обливаясь потом, стащил через голову насквозь мокрую майку, которую перед тем зачем–то надел. Пить хотелось ужасно, а вода питьевая на кухне. Как же, пойдёшь туда теперь. Лучше от жажды умереть. Тут его озарило: "Может вина выпить? Так от него потом ещё больше пить захочется. Или пойти искупаться. Пусть себе треплется, ботало, – потом пришло соломоново решение. – Ладно, выпью сначала вина, а потом пойду, искупаюсь. Спрыгну с обрывчика, чтобы не переться у всех на виду".
