Читать онлайн Антон Мухачёв - Запрещённые люди

– Штурм! – хрипнула рация. Большой палец вдавил кнопку дверного звонка. Незваный оперативник невольно залюбовался глянцем собственного ногтя. Звонок не работал. Через минуту опер чертыхнулся.

– Ну что там? – затрещал голос майора в рации.

– Никто не открывает, – удручённо ответил опер.

– Бл…! Конец связи!

Молодые оперативники из группы захвата расслабились и подпёрли плечами стены подъезда. На ступеньке лестничного пролёта сидели, прижавшись друг к другу, две девушки. Надо же было так влипнуть! Возвращались с дискотеки и неожиданно для себя стали понятыми. Трава отпускала, клонило в сон и было страшно. Из разговора оперативников они знали, что за дверью скрывается опасный преступник-экстремист.

Вдруг приоткрылась соседняя дверь, и из-за неё показалось сморщенное лицо старушки с жёлтыми белками глаз.

– Да дома они, дома! – проскрипела бабка. – Никто никуда не уходил, я бы заметила. Стучите громче!

С этими словами она скрылась за дверью, но захлопнуть её не смогла из-за просунутого ботинка оперативника.

– Бабуся, кофейком угости!

Перед металлической дверью, обитой дерматином, вот уже полчаса сидел на корточках старший лейтенант в штатском и заглядывал в замочную скважину. В щёлку было видно кухню, в окне которой сумерки постепенно сменялись ярким рассветом. Большой стол занимал всё пространство. Больше ничего разглядеть не удавалось. Лейтенант сменил уставший глаз. Он представлял, будто смотрит сквозь оптический прицел, но вопрос подошедшего майора вернул его в реальность старого подъезда.

– Ну что там?

– Пока ничего, – ответил лейтенант и стал кричать в замочную скважину: – Флай! Антон! Ну открой, ты же дома, мы знаем!

Его глаз снова прильнул к двери, а рука забарабанила по дерматину, выбивая ритм популярной мелодии.

– Не вздумай покинуть наблюдательный пост, – приказал майор. – А я за слесарем пойду.

Неизвестно что подумал лейтенант, но вслух буркнул:

– Есть не покидать пост. Флай, открывай! – снова застучал кулак.

На девятом этаже проскрежетали двери лифта. Из него вышел участковый со слесарем местного ДЭЗа. Девицы принялись канючить:

– Может, мы домой пойдём? Спать хотим, в туалет надо.

– Сидеть! – раздражённо рявкнул подошедший майор. Он явно не предполагал, что «штурм» так затянется. По другим адресам уже два часа шли обыски, у него же как-то не заладилось с утра. – Вот эта дверь, – ткнул он пальцем, – вскрывайте!

– Документик бы, – замялся слесарь, глядя в пол.

На лбу майора выступила испарина, глаза стали краснеть. От скандала с избиением спас участковый. Что-то шепнул слесарю на ухо и подтолкнул к двери. Слесарь достал инструмент и принялся ковырять замок.

Оперативник докладывал майору:

– Объект в помещении! Зашёл на кухню, поджарил яичницу, посидел за ноутбуком, съел яичницу, показал мне язык и скрылся из сектора обзора. Разрешите идти?

– Вали отдыхай, а то переутомился, смотрю, – так же по форме ответил майор, – и позови группу захвата, будем объекту язык вырывать.

Себе его вырви, подумал старлей, но вслух гаркнул:

– Есть вызывать группу захвата!

В квартиру кубарем вкатились два худощавых опера с пээмками в потных ладонях.

– Чисто! – просипел первый, заглянув на кухню.

– Чисто! – отозвался эхом второй из туалета.

Перед ними была закрытая дверь в спальню. Из груди рвалось сердце, перед глазами промелькнуло беззаботное детство.

– Давай! – шепнул первый.

– Почему я? – засомневался второй.

Сзади тихо подошёл майор с чёрной папкой, прижатой к груди:

– Вперёд, – кивком головы приказал он.

Дверь в спальню распахнулась, оба опера влетели в небольшую уютную комнату и застыли на пороге. На широкой, аккуратно застеленной пледом кровати сидела счастливая молодая семья: папа, мама и маленькая дочь. Они играли в нарды. Девочка кинула кубики.

– Твой ход, – произнёс молодой человек и поднял взгляд на оторопевших оперативников. – Здравствуйте, а вы кто?

Из-за спин выглядывал майор. Он смотрел на экран включённого телевизора. Там с нескольких скрытых видеокамер, установленных в подъезде и коридоре, демонстрировалось лайв-шоу «Бархатная контрреволюция».

– Ну, сука! – выдавил майор. – На пол всех!

– Подъём! Взгляд упёрся в потолок. Пару секунд я вспоминаю, где нахожусь. Яркий свет режет глаза. Давно мечтаю выспаться в полной темноте. Впрочем – к чёрту мечты, день начался.

Просыпаюсь быстро, за полтора года наловчился. Прежде любил понежиться в постели, раз за разом переводя будильник. Теперь будильник в прошлой жизни, как и многое другое.

Пока мозг загружается, тело уже выскочило из-под тонкого одеяла в зелёную клетку. Оно не очень греет, но в отличие от распространённых здесь тёмно-синих мрачных покрывал моё радует ярким цветом. Когда-то я смог выменять его у соседа, добавив к одеялу тёплые носки. Чтобы не замерзать по ночам, поверх кидаю куртку.

В камере свежо, ещё чуть-чуть и было бы холодно. Быстро натягиваю комплект термобелья, белую футболку, шорты, шерстяные носки. Застилаю кровать, здесь её название – «шконка». Я недолюбливаю тюремный сленг. Но некоторые названия очень точно отражают местную жизнь. Вот и хлопают «на продолах» «кормушки», а «дубаки» будят сонных бедолаг.

Когда очередь доходит и до нашей двери, моя койка уже заправлена, я полностью одет и в руках держу письма на отправку. В квадратную «кормушку» заглядывает блондинка, с улыбкой докладывает, что утро нынче доброе. Я не возражаю и улыбаюсь в ответ.

Сосед продолжает дрыхнуть. Под ворохом одежды его не видно. Те, кто сидит недолго, на утренние призывы не реагируют. Но если валяться под одеялом, дежурные начинают долбиться в толстую металлическую дверь, издавая громкие и неприятные звуки. Сосед – человек военный, и я кричу: «Рота, подъём!»

Из-под груды китайского текстиля выглядывает китайская голова. Некоторое время сосед соображает, куда его закинула нелёгкая, глаза сквозь узкие щёлки тупо оглядывают стены. Уж сколько раз я видел этот взгляд! Наконец сосед меня узнаёт и улыбается:

– Ни хао!

– И тебе не хворать.

Брови на жёлтом лице отсутствуют, китаец их сбривает.

Я протягиваю руку и включаю электрочайник. В нашей бетонной клетушке со светло-розовыми стенами практически всё можно достать, лишь протянув руку. Пять-шесть шагов от двери до койки соседа по узкому проходу между моим ложе и приваренной к полу партой со скамейкой – вот и вся жилплощадь.

Пока закипает чайник, я «принимаю ванну». Набираю в пригоршню ледяную воду – будь она немного холоднее, из крана сыпались бы кубики льда. Ныряю в ладони, ух! Не давая себе опомниться, повторяю экзекуцию несколько раз, смывая остатки сна в канализацию. Над рукомойником полочка из оргстекла, на ней гигиенические принадлежности на две персоны: русскую и китайскую. Моя зубная щётка, как ветерана этой «хаты», – справа, ей в туалет не упасть. Щётка же китайца периодически срывается на встречу с «дальняком». Назвать жестяной конус с круглой крышкой как-то иначе невозможно.

Я всматриваюсь в тусклое зеркальце над полкой. Оттуда мне подмигивает вечно довольный чеширский кот.

Чайник щёлкнул. Сосед натянул на глаза шапочку и залез под тряпьё досматривать пекинские грёзы.

Наливаю в пузатую пластиковую чашку кипяток, солю воду. Пока она остывает, растираю ладони и вены на руках. Костяшками пальцев тру лицо, затылок, шею, щиплю себя за уши, давлю пальцами в ладони – разгоняю кровь. Зарядка. Минут через пять выпиваю тёплую воду – доброе утро, желудок! Полгода тому назад я сидел с помешанным на здоровье пожилым китайцем. Тот решил жить минимум сто лет, и в свой полтинник выглядел лучше многих молодых. Я быстро перенял некоторые его хитрости и теперь неукоснительно им следую. В обмен на древние знания я научил китайца ругаться матом.

Включаю телевизор. Он стоит на холодильнике прямо напротив «дальняка». Знаковое соседство. Переключаю каналы, ищу показания температуры за бортом. Скоро откроется «кормушка» и нас спросят, идём ли мы гулять. Я никогда не отказывался от прогулки, но у жителя Поднебесной шмотьё явно не рассчитано на русскую зиму. Поэтому при ниже двадцати мы во дворик не ходоки, мёрзнем в «хате». Мои рассказы о Норильске с его «сорокетом» мороза на солнце сосед принимает за научную фантастику. Сегодня минус пятнадцать. Я громко объявляю показания – китаец в ответ стонет. Это согласие.

Смотрю на постель, она искушает прилечь. Никто и ничто не мешает мне спать здесь хоть сутки напролёт. Многие этим пользуются, отсыпаясь за всю жизнь. Но я вредничаю. Чтобы здесь жить – нужна борьба. Для борьбы необходим враг. Я нашёл его в своей лени. Ежеминутное противостояние поддерживает тонус, что мне и требуется. Лень бессмертна, но её можно перехитрить, чем я и занимаюсь.

Размышления прерывает лязг «кормушки». В неё заглядывает голова в очках:

– Гуляем?

– Конечно!

– На улице почти двадцать, – с сомнением говорит капитан, – точно идёте?

Я улыбаюсь, разворачиваю телевизор и тыкаю пальцем в экран. «Кормушка» с треском захлопывается. Чем меньше людей гуляет, тем скорее он освободится. Поэтому летом арестанты слушают рассказы об ужасах смога от горящих торфяников, осенью в прогулочных двориках хозяйничают ураганы, зимой, естественно, жуткий мороз.

Врубаю погромче музыкальный канал. Для утренней побудки телик годится, в остальное время он выключен. Китаец ворочается, завтрак на подходе, прогулка неотвратимо грядёт. Он бы и рад не идти, но кто его спрашивает? Всё равно теплолюбивый азиат в камере мёрзнет – его стена под окном чуть ли не вся покрыта инеем, а сквозняки «сифонят» из окна прямо над ним.

Сосед плетётся к умывальнику, я сажусь на койку. Здесь один встаёт – второй садится. А ведь, бывало, жили на этих метрах и втроём. Китаец старше меня лет на десять, но ниже ростом и слабее. Суетлив, хитёр и трудолюбив как муравей. По вечерам поёт. Постоянно забываю его сложное и смешное имя, поэтому зову соседа просто: «товарищ китаец».

В коридоре послышался металлический лязг тележки – развозят завтрак. Смотрю в меню. Овсянка! Если добавить ложку мёда, то можно есть.

Питаюсь на своей койке. За узким столиком-партой разместиться вдвоём сложно, да и привыкнуть к громкому чавканью возле уха я никак не могу. Мои попытки перевоспитать взрослого человека, привив ему элементы простейшего этикета, провалились. Он просто не понимает, как это – есть с закрытым ртом. Списываю на особенности культурных традиций.

Стук ложек об эмаль казённых мисок был недолог. Дверь открылась, приглашая на выгул. Товарищ китаец вскакивает, суетливо одевается, задевает свою миску с остатками каши, она с грохотом падает на пол. Он причитает, начинает собирать кашу. Мы с инспектором стоим и молча ждём. Дежурные привыкли ко всему, я медитирую. Наконец, натянув на себя вещи, товарищ китаец подскакивает к выходу. Я молча киваю ему на окно. Он бежит назад, лезет в ботинках на своё одеяло, дёргает форточку. «Хату» надо проветривать.

Мягко ступаем по коврам, тихо шелестит лифт – это Лефортово. Сегодня хороший день – нам достался самый большой дворик. В нём можно бегать по кругу, как на ипподроме. Пара километров трусцой, следом десяток асан йоги и растяжка – на всё час прогулки. Громкое радио над головой вещает об ужасах геморроя, мешает общаться с соседними двориками. Но иногда всё же перекрикиваемся.