Запретный Дворец - страница 66



Ей было тяжело. Эней отказывался раскрываться, а причины Шари не знала. Была ли это природная закрытость геранов или его личное недоверие ей и Сорину, или собственное непонимание того, что он чувствует? Но, даже не зная причины, Шари хотела ему помочь.

– Ты слышал всё, да? О чём мы говорили?

– Не всё, – покачал головой Эней. – Только самые громкие слова.

Она не поняла, говорит ли он о тоне, которым произносились слова, или о весе, который они имели.

– Ты не согласен с тем, что сказали мы с Сорином? Что сказал он о тебе?

– Я был рад услышать такое, – в его голосе мелькнул намёк на тепло. – Спасибо. Спасибо тебе, Шари, за то, что сказала ты.

– Но ты всё ещё чувствуешь себя виноватым? – пыталась понять его Шари.

Эней молчал. Хоть и было сложно, она не чувствовала неловкости. Это было не стыдно и не странно – сидеть рядом с ним на крыше и пытаться исцелить рану, которая принадлежит не ему, но от которой решил страдать он. Шари хотелось взять его за руку, потому что именно это обычно помогало ей в поддерживающих беседах. Но она помнила – раньше ей приходилось вести разговоры только с раттами. Поэтому не двигалась.

– В первый раз, когда я проснулся в твоём доме, я боялся, что попал к ратту, который меня убьёт, – наконец высказался Эней. – Потому что я знаю, какой ущерб моя раса нанесла раттам. Потому что я знаю, что эта ненависть оправдана. То, что сделали мои соплеменники, непростительно. Это на душе у всех геранов. Тот, кто пытается забыть об этом, теряет слишком многое. Теряет способность сопереживать совсем. Лучше чувствовать себя виноватым, чем оправдывать представления раттов о бессердечных геранах.

– Нет, не лучше, – возразила Шари. – Не лучше, потому что это не твоя вина. Чем скорее ты сумеешь сбросить с себя это, тем скорее мы все придём к тому, чтобы не вспоминать радикальных специалистов с болью и гневом. Прошло слишком мало времени, чтобы забыть, но уже достаточно много, чтобы простить.

– Ты говоришь это так просто, – Эней повернул к ней лицо, и даже в темноте Шари разглядела снисходительную улыбку, – но согласился бы ваш отец с тем, как легко вы прощаете геранов? Прощаете меня?

От упоминания отца Шари растерялась. Она никогда не думала, совпадает ли их с Сорином мнение с мнением генерала, принявшего непосредственное участие в событиях сорокалетней давности. Сейчас Шари поняла, что, скорее всего, он бы поспорил с ними. Потому что для него эти события никогда не были чужим прошлым. Они было его собственным.

– Мы не знаем, – пожала она плечами. – И это не имеет значения, как бы подумал наш отец. Потому что он это он, а мы это мы. И мы твои друзья, Эней. Поэтому вот, что мы думаем. Не надо нести вину. Тем более не свою. – Шари решила улучшить настрой шуткой: – У нас и без того тяжёлый багаж.

Это была чувствительная тема, и, только пошутив, Шари сообразила, что здесь не место смеху. Но вопреки её укорам самой себе, Эней коротко посмеялся. Казалось, будто в темноте и на крыше ему легче.

Она с улыбкой поправила волосы за спиной.

– С тобой непросто, Эней, – честно сказала она и готова была поспорить, что увидела его удивление, – но это неплохо. Сегодня Сорин на перерыве, когда вы с Тари летали на разведку, попросил меня не скрывать, если тяжело. Он видел, как нелегко даются мне перемены.

Эней замер. Шари догадалась: к нему пришло осознание того, что Сорин позаботился и о нём. Оно пронзило его, как неожиданно сильный порыв холодного ветра.