Прошёл всего какай-то день, а я действительно похожа на потасканную шлюху, отдающуюся за дозу. Увидел бы меня папа. Господи, нет… Лучше бы не видел никогда. Он не перенесёт позора своей дочери. Застрелит Немцова и наложит руки на себя.
Оттолкнулась от столика и шагнула в кабину, выкручивая краны на всю. С каким-то диким остервенением тёрлась мочалкой, сдирая грязь, унижение и воспоминания прошлого вечера. Когда кожа горела огнём, а пространство заволокло паром, позволила себе сделать воду похолоднее, шипя от резкой смены температуры.
Ледяные капли неприятно били по плечам, потоком стекали по спине, возвращая в «здесь и сейчас». Только одни сутки из трёхсот шестидесяти пяти дней. Впереди придётся с захлёбом жрать издевательства, молча глотать и ждать следующего удара.
Зубы чётко отстукивали дробь, по лопаткам пошло онемение, душу заволакивала стужа, когда с грохотом открылась дверь, ударяясь о столик с раковиной и со звоном роняя бутылочки и флакончики.
– Твоё время вышло. Какое ты имеешь право заставлять меня ждать?
Словила губами последние крохи воды, сворачивая кран и сутулясь под тяжёлым взглядом Игната. Почему-то вспомнила, что так и не попила, хотя долго простояла под душем. Не поднимая глаз, потянулась за полотенцем, но была остановлена жёстким захватом за плечо. Уверенное давление пригнуло к полу, в колени впились острые швы плитки, звяканье расстёгиваемой пряжки не оставило сомнений в последующем требовании.
Послушно открыла рот, закрывая глаза и принимая волю Немцова. Такими темпами через полгода стану профессиональной минетчицей. Всё прошло как вчера. Больно, жёстко, грубо, тошно, но без слёз. Холод изнутри будто отключил эмоции, превращая жертву в бездушную тварь, подчиняющуюся хозяину.
Поднялась на ноги, дождавшись контрольных шлепков по щекам, обмоталась полотенцем, противно царапающим по замёрзшей коже, склонилась над раковиной, смывая вспененную слюну со сгустками спермы. Отвратительное ощущение беспомощности и безнадёжности. С упоением прополоскала рот, выдавила на палец пасту и размазала её по языку и зубам, жадно вдыхая свежий аромат мяты.
Игнат ждал меня в спальне, держа в руке ошейник и брезгливо осматривая съёжившееся тело и волосы, свесившиеся мокрыми сосульками. Молча опустилась на колени, слегка отклоняя в бок голову и подставляя шею. Поморщилась от стягивающего ощущения, глотая вновь подступившую тошноту.
– Помимо наказаний, я решил ввести поощрения, – похлопал меня по макушке Игнат, старательно демонстрируя моё положение дворовой суки. – За хорошее поведение будешь получать один элемент одежды. Глядишь, через неделю будешь ползать одетая.
Ублюдок! Поощрять он собрался! Непотребные слова рвались наружу, но я с усилием придавила их, зарывая подальше. Откинулась назад, заглядывая в красивое и надменное лицо. За что моё сердце когда-то откликнулось на него? Избалованный деньгами и властью мальчик, лишённый чести, фамильной гордости и сострадания. Извращённый пороками и безнаказанностью.
– Заработала, – как пощёчину, бросил у ног резинку для волос, с язвительным интересом наблюдая за моей реакцией. – Научишься отсасывать от души – возможно, получишь трусики.
Подцепила пальцами резинку, раскатала по руке, оставив на запястье. Не решилась собирать в хвост единственную защиту наготы. За завесой волос появлялась маленькая, призрачная стена от чужих, порицательных взглядов. Да, прозрачная, за которой не спрячешься, но если закрыть глаза, отрешиться от реальности, то в уме она становилась затонированной, скрывающей истекающую слезами душу.
