В столовой нас встретила только тётя Поля. Никогда не устану её благодарить за незаметную для Немцова заботу и поддержку. Она натянуто поздоровалась, расставляя посуду на столе. Рядом со стулом Игната оказался постеленный коврик. Полина постаралась или Игнат приказал? Какая разница…
К ногам плюхнулась тарелка с сырниками, ягодами и горячими круассанами, а чуть в стороне приземлился стакан с свежевыжатым апельсиновым соком. Есть совсем не хотелось, горло нещадно саднило, но я всё равно заставила себя покрошить и проглотить половину порции.
После завтрака Игнат отвёл меня в спальню, оставил в привычном углу и вышел, заперев на замок за собой дверь. С облегчением выдохнула, оказавшись одна в закрытой комнате. Временная передышка без Немцова, переполненного злостью и властью, без нечаянной заботы тёти Полины, относящейся ко мне как к дочери, без безмолвных свидетелей в виде стен этого дома, принимающих меня когда-то по праздникам и в новогодние каникулы.
Хотелось рушить всё, кричать, рвать волосы и истерить. Что же ты делаешь, Игнат? Неужели в твоём сердце не осталось человечности?
Вместо этого свернулась в углу, отвернувшись от двери, подтянула ноги и позволила себе окунуться в счастливое, как оказалось, недавнее прошлое, заливая его солёными слезами.
8. Глава 8
Моё существование превратилось в день сурка. Пятнадцать минут в ванной, утренний минет, тарелка с завтраком на полу, после него полное одиночество. С приходом Немцова ужин, культурная программа, включающая спортивный зал, просмотр телевизора в гостиной, работа с бумагами в кабинете. Всем этим занимался Игнат, а я смиренно сидела на коленях.
Сложнее всего давался вечерний минет. Если утром хозяин кончал быстро, то перед сном он с каким-то извращённым удовольствием растягивал процесс. Приходилось отрабатывать до ломоты челюстей и до непроходящих мозолей на коленях.
Смешно, но спустя пять дней в его доме, для меня такая жизнь постепенно становилась нормой. Я всё чаще погружалась в себя, отключаясь от реальности и не замечая отсутствия одежды, не реагируя на присутствие людей, не откликаясь на злость Игната.
Даже угол в спальне, где я проводила большую часть своего времени, стал родным, будто меня туда заселили ещё в младенчестве и сказали, что теперь это мой маленький домик. В нём было комфортно лежать, невидяще пялясь в окно или в стену.
Больше не пыталась найти причины чёрствости и ненависти Немцова, не мучалась вопросом «почему?». Он просто такой, со своими тараканами, со своими пристрастиями, со своими взглядами на досуг и на живность в доме в моём лице. Странная эта сука-любовь. Тебя унижают, над тобой издеваются, твою душу втаптывают грязными кирзачами в ад, а сердце не может отказаться от неё, как бы ты не пыталась выдрать.
Всегда удивлялась приспособленности крыс и тараканов. Что бы на них не выливали, как бы не травили, они привыкали к любым условиям, с двойным усилием начиная плодиться и размножаться. Вот и я, как крыска или тараканчик, принимала в себя всю грязь, срастаясь с ней, впитывая её, становясь роднее что ли…
Бред, конечно, но изоляция, тишина, запрет говорить, постоянный холод, изматывающее чувство стыда, скорее всего стали притуплять мозговую деятельность. Смотреть с надеждой на очередной пакет в руках Игната и, всего лишь, испытывать малюсенький укол разочарования, когда к мои ногам летел чулок, затем второй, на четвёртый день пояс с подвязками.
