По счастью, большого притока чужеземцев не было. То ли не объявлялась всеобщая мобилизация, то ли добровольцев останавливали трудности с получением визы. Правда, появилось два русскоговорящих иностранца: скрипач из Сербии Стефан Йованович (он всем сообщал, что это не отчество, а фамилия) и американо-израильский еврей Изя Мандель. Стефан учил русский язык в школе, а у Изи родители были из Одессы.
Йованович каждый вечер, уйдя поглубже в лес, упражнялся в игре на скрипке. Иногда выступал и перед слушателями, хотя говорил, что эта скрипка «ни богу свечка, ни черту кочегар», и рассказывал, что дома у него осталась еще одна – старинная, работы Жана Вийома. Однако, по мнению Максима, и эта звучала прекрасно.
Изя выглядел гротескно. Рыжебородый, в черном шелковом кафтане с белой ленточкой на плече и в черной шляпе, регулярно слетающей с головы. Под ней обнаруживалась ермолка, которую Изя называл «кипа». С собой он привез огромную коробку с концентратами и кастрюльку, в которой сам готовил себе еду. Как он объяснял, его продукты кошерные, а те, что у Анны Михайловны, – нет, поэтому в пищу они не годятся. Кто-то спросил, можно ли ему смотреть, как другие едят некошерное, на что он серьезно ответил:
– Это ваша проблема, я за вас перед Ним не отвечаю.
Воеводе Изя понравился. В его времена примерно так одевались польские шляхтичи.
– Жиды – они полезные, – изрек Самозванец. – Даром что пужливые, зато хитрые. Бери его к себе в сотню, не пожалеешь.
У Славки же после знакомства с Изей возникли некоторые подозрения, и он поинтересовался у Максима:
– Что это за пугало? Он совсем с глузду съехал?
Максим уверил его, что с Изей всё в порядке: религиозным евреям так положено. Слава удивленно покрутил головой, но, кажется, поверил.
– Ладно, твое дело. Тебе с ним вожжаться.
Серега долго мучился раздумьями и в итоге поделился мудреным вопросом:
– Мне, допустим, любопытно: сами-то евреи как о себе говорят? Не станет же типа народ называть себя таким дурным словом.
– Они себя иудеями обзывают, потому как происходят от Иуды, – авторитетно пояснил потрепанный жизнью дружинник по имени Егор Егорыч.
– Это который типа Христа распял? Так я бы уж лучше себя евреем называл!
Изино оружие представляло собой нечто вроде японского меча с таинственными письменами на рукоятке. Он охотно читал надпись всем желающим и пояснял, что ничего мистического в ней нет: это просто тфила (то есть молитва) на победу в бою, написанная на иврите. Ко входу в палатку он прикрепил изящную бонбоньерку, объяснив, что там находится мезуза – тоже молитва, но другая: охраняющая двери. Каждый раз, заходя в палатку и выходя из нее, Изя трогал свою мезузу, после чего целовал пальцы. По утрам и вечерам он молился, нацепив на себя какие-то коробочки и накрывшись полосатым покрывалом. Собственная приверженность ритуалам сочеталась у него с ясно читающимся во взгляде неодобрением тех ополченцев, которые расхаживали с крестами на груди. Он иронически посматривал и на мусульман, совершающих намаз, и на солнцепоклонников, приветствующих свое божество подъятыми к небу руками.
