Пытаясь унять его истошный крик, одна из нянь додумалась ему читать. Какое же облегчение он испытал, когда в куче чёрненьких значков под картинками стал видеть закономерности! Чтение стало сначала интереснейшей головоломкой, а потом, когда он разгадал её, любимым занятием. Раздражали только бившие по глазам рисунки, которыми изобиловали его книги. Тогда он стал замазывать их чёрным маркером. Разумеется, за это попадало, как и за вырывание ненужных страниц.
Битва с чтением закончилась тогда, когда ему попались книги для взрослых. Картинки там встречались редко, текста было много, новых слов тоже. Вскоре он понял, что с книгой куда интереснее, чем с ужасно примитивными няньками.
Говорить с людьми он не видел надобности, и лет с трёх его начали водить по врачам и логопедам. Те назначали лекарства и процедуры, но безрезультатно. Наконец ребёнку это надоело. Ближе к четырём годам он выдал родителям на одном дыхании «На смерть поэта» Лермонтова, был зачислен в гении и из позора превратился в гордость.
Если бы его оставили в покое! Но сокровище надо было предъявить миру. В жизни появился детский сад. Частный. С индивидуальным подходом. С идеальным окружением, по мнению родителей…
Их попросили больше не появляться через месяц. Ребёнок игнорировал взрослых, был агрессивен с детьми, не признавал правил. Тогда впервые и появилось в их жизни слово «психиатр».
Больше всего это взбесило отца. Эрнест Заславский, владелец крупного машиностроительного бизнеса, женившись в четвёртый раз, обрёл долгожданного наследника. И тут такой поворот! Он безумно боялся огласки и решил действовать наверняка.
Жизнь сына серьёзно осложнилась. Отец искренне полагал, что ребёнку не хватает «твёрдой руки». Мальчишку спас недюжинный интеллект. После первых же побоев он выстроил стратегию поведения – избегание. Но одно дело знать, а другое – делать. Получилось не сразу. Примириться с едой, одеждой, красками, звуками, людьми он не мог физически – они были до боли невыносимы.
Объяснить происходящее кому-то – дохлый номер. Во-первых, его никто не слушал. Во-вторых, слова были ещё более странными, чем люди. Он знал их столько, что казалось, им не хватает места в голове, но уложить их в связные цепочки, как в книгах, получалось плохо. Памятью он обладал фотографической и мог долго и безошибочно пересказывать прочитанное. Собственная же речь была односложной и бедной, а уж о себе он и вовсе предпочитал молчать. Может ли быть по-другому, он не знал.
Однако отец кое-чего достиг. Сын перестал закатывать истерики и кричать без видимого повода. Он ушёл внутрь себя, снова почти замолчал. Напряжение от контакта с миром требовало выхода, и он стал царапать себя до крови, а когда стало попадать и за это, научился мусолить в пальцах мелкие предметы, размалывая их чуть не в порошок и стирая до мозолей подушечки.
Однажды он услышал игру на фортепиано. Счастливая догадка поразила его. Звук, который так досаждал ему, можно контролировать! Позволить ему быть или не быть, добавить громкости или приглушить, ускорить или замедлить. Звуком можно обладать и делать с ним всё, что заблагорассудится!
– Хочу так же! – заявил он матери.
Анжелика, его мать, была на двадцать пять лет моложе отца. Ребёнком интересовалась постольку, поскольку могла называться матерью наследника отцовских миллионов и пользоваться ими неограниченно. Умом не блистала, эмоциями же просто фонтанировала.
