– Я уже все сказал тиуну, – пробормотал он, когда Ратибор бесшумно остановился перед ним. Он даже не поднял головы.
– Тиун слушал. Я – слышу, – ровный, лишенный эмоций голос Ратибора заставил старика вздрогнуть. – Рассказывай. С самого начала. С того момента, как вышел на крыльцо.
– Зачем? – в голосе Микулы звучала бездонная, выгоревшая тоска. – Все одно и то же. Крик, хрип, тишина…
– Словами. Каждым.
И Микула заговорил. Сначала неохотно, сбиваясь, потом все быстрее, словно прорывая гнойник, который отравлял его изнутри. Он описывал не события, а свои ощущения. Как мороз прошел по коже еще до крика. Как воздух вдруг стал тяжелым и густым. Как он услышал вопль и чуть не обмочился от страха прямо в порты.
– А до крика? – прервал его Ратибор. – До крика ты что-то слышал? Шаги? Голоса?
Микула нахмурился, пытаясь заглянуть в трясину своей памяти.
– Тишина была… мертвая. Собаки даже не брехали. Но… – он запнулся. – Был какой-то звук. Я думал, ветер. Хотя ветра не было. Такой… тонкий. Свистящий. Как будто кто-то шепчет, но без слов. Ш-ш-ш-с-с-с…
Ратибор напрягся. Это было что-то новое.
– Шепот? Громкий?
– Нет. Тихий-тихий. Как змея по сухим листьям ползет. Он то появлялся, то пропадал. Я не придал значения…
"Магия, которая кричит на ветру," – всплыли в памяти слова Милады.
– Хорошо. Что еще?
Микула покачал головой.
– Ничего. Потом мы с Остапом вошли… – старик судорожно сглотнул, и его лицо исказилось. – Я видел… я видел, что осталось от Дедки… и больше ничего не помню. Только вонь… и мухи… и глаза. Его глаза. Они смотрели…
Он замолчал, и его плечи затряслись в беззвучных рыданиях. Больше от него было нечего ждать. Ратибор оставил его плакать над разбитыми черепками своей прошлой жизни.
Кузнец Остап был полной противоположностью. Он не сидел без дела. Он работал. Когда Ратибор вошел в полумрак его кузни, тот колотил по раскаленному куску железа с яростью одержимого. Удары молота были оглушительными, бешеными, лишенными привычного ритма. Искры летели во все стороны, как огненные слезы. Остап был гол по пояс, его огромное, покрытое потом тело блестело в свете горна, мускулы перекатывались, как живые змеи. Он не вымещал злость. Он пытался оглушить свой страх, забить его молотом в кусок бесформенного металла.
Ратибор молча ждал, пока кузнец не выдохнется. Прошло несколько минут. Наконец Остап с ревом швырнул клещи с искареженным железом в кадку с водой. Вода взорвалась облаком пара с оглушительным шипением.
– ЧТО ТЕБЕ?! – прорычал он, не оборачиваясь.
– То же, что и всем, – спокойно ответил Ратибор. – Правду.
Остап тяжело дышал, опираясь руками на наковальню. Его спина была напряжена до предела.
– Я ничего не видел, чего не видел бы и ты! Расчлененное тело, кровь по всему полу! Что еще тебе надо?!
– Ты воин, Остап. Ты был в походах. Твои глаза видят не так, как у гончара, – Ратибор подошел ближе. – Расскажи мне про шаги.
Остап медленно обернулся. Его глаза были налиты кровью, лицо черное от копоти, по которому текли струйки пота.
– Какие шаги?
– Которые ты услышал, когда вышел из избы. Шаги убийцы. Опиши их.
– Да откуда я знаю?! Шаги и шаги. Топот, – отмахнулся кузнец.
– Не ври мне, – голос Ратибора стал ледяным. – Кузнец слышит ритм во всем. Ты не мог не запомнить. Легкие? Тяжелые? Быстрые? Медленные? В сапогах? В лаптях? Босой?
Остап вперился в него яростным взглядом, но под холодной уверенностью Ратибора дрогнул. Он закрыл глаза, пытаясь вспомнить.
