Передо мной стоят четыре огромные ванны, до краев наполненные раствором, запах которого я услышал с улицы. В центре комнаты возвышается крестообразный блок научного вычислителя – вроде тех, что в ОКБ стоят. Мне, впрочем, не до вычислителя. Мой взгляд прикован к ваннам.
В каждой из ванн лежат по два человека с истощенными, как у каналоармейцев, лицами. Не похоже, чтобы кого-то из них еще можно было реанимировать. Сверху ванны прикрыты брезентом, скрывающим тела мертвецов. Видно только, что все они уложены спинами друг к другу; их головы лежат на краях ванн. От этих краев к центру комнаты тянутся длинные, телесного цвета трубки.
– Блять, – только и говорит Зоя.
Она возвращает пистолет в кобуру, и мы проходим в комнату.
– Это как так, а? – спрашивает она, приподнимая брезент с одной из ванн.
– Как – понятно… – мрачно говорю я, подходя поближе. Зоя срывает брезент, и я наклоняюсь над незыблемым слоем формалина.
То, что я вижу, напоминает картинку, которую я видел в одной из написанных Викой книг – изображение сиамских близнецов, рожденных сросшимися. Вот только что-то не кажется мне, что этих товарищей так одарила природа. Лежащие в ванне мужчина и женщина сшиты воедино вдоль позвоночника, от копчика до основания шеи. Кожаные трубки присоединены к основаниям их черепов. Вопреки себе, я чешу собственный затылок, потом воровато оглядываюсь на Зою. Ей, к счастью, не до меня. Я отмечаю, что в тела мертвецов введены многочисленные катетеры и отводные трубки. Чтобы упростить доступ, их гениталии были удалены.
– Зажмурились часов десять назад, – говорит Зоя, склонившись над ванной.
Из объемистого подсумка с крестом, висящего на ее ремне, она извлекает пару одноразовых перчаток и тщательно осматривает голову трупа. Потом она берет щипцы и при их помощи разжимает формалиновому ныряльщику челюсти.
– Ты смотри, какие язвы, – бормочет Зоя, – и лимфоузлы накрылись. Острый микоз. Похоже, этот болел тубиком и саркомой Капоши, как минимум, – заключает Зоя. – Скорее всего – на фоне СПИД.
– До войны училась, или уже в учебке?
– На практике.
– Тогда осмотришь остальных подводников. Я займусь сращивателем.
– Чем-чем ты займешься, развратник?
– Сращивателем.
От каждой пары мертвецов к центру комнаты идет тонкая кожаная трубка, более всего напоминающая младенческую пуповину. С одного конца она подсоединена к черепам трупов, а вот с другого…
Цвета свернувшейся крови, этот странный предмет обхватывает примерно половину вычислительного агрегата, словно удав, натянувший себя на задушенную жертву. Его несомненно органической природы облик у непосвященного вызовет иррациональное, животное отвращение. Не беря в расчет размеры, сращиватель отдаленно похож на какой-то орган – печень или желудок, например. При этом, сквозь его поверхность явственно проступают ребра. Пересекаясь с венами, толстые провода извиваются под его обвисшей кожей.
– У этого зубы сгнили до корней, десны аж посинели, – докладывает Зоя. – На бедрах все вены забиты. В паху – тоже. Такими иголками не в поликлинике колют, Петя.
– Копай дальше.
– Всегда вот такой хуйней занимаешься?
– Приходится. Вообще-то не совсем моя специальность.
– А мне-то вообще каким боком?! Как всегда, блять: художник трубы кладет, боксер моторы чинит, товаровед – на тумбочке… – начинает расходиться Зоя, но потом вдруг резко меняет тему. – Знаешь, про вас ведь кучу всяких ужасов рассказывают, – говорит она.
