Всеместность безделья и лести хвалебной,
и пенные морды, разлады и мрак,
безводье, безъягодье, лень и бесхлебье,
во многих вселились чахотка и рак.
Безлётные перья, озноб протыкает,
бесплодия в душах, умах и телах.
Все прежние узы себя размыкают.
Бессчётные мысли сгорели дотла.
Пусты урожаи и дупла, и гнёзда.
Линяют животные, кожей блестя.
Ссыпаются листья и перья, и звёзды,
и белые тучки, пуховьем летя.
Тернистые рощи, дубы из печалей,
засилье сомнений и бед, темноты
и страхов, охотничьих жадных пищалей.
Внутри лишь опушка с цветком доброты…
И сей островочек с тобой населяем,
пускай под дождями, ветрами, зверьём.
В себя я надежду всё больше вселяю,
что лес мы исправим, коль будем вдвоём!
Просвириной Маше
Цветастые искры
Ой, это салют или Зевс так кончает
на всю негритянку лохматую – ночь,
и звёздами акт под луной завершает,
шлёт семя на простыни тихие, прочь?
Иль это Гефест наковальню таранит
огромнейшим молотом, лупит, куёт,
а пар облаков от железа туманит,
как только в озёра его окунёт?
Иль это разбросы гуашевых красок,
что радуют чувства, умы и глаза,
играет так резво, отчаянно, сразу
доселе молчащая где-то гроза?
Иль это всё газы небесных отверстий,
бесстыдное действо, коль многие спят,
и те винегретные брызги, что мерзки,
сейчас так прекрасно, цветасто гудят?
Иль это баллончик ночных рисований
художником тайным, гонимым, слепым,
с намёками знаков, сигналов, взываний,
иль просто деленье талантом своим?
Иль это внезапный бензиновый спрей,
что к спичке луны в темноте тяготеет,
в мечте безусловную пустошь согреть,
поэтому так себя явственно сеет?
Что это такое? Феерия взрывов!
Бенгальские искры? Война или бунт?
Иль сварка небесных потрещин, разрывов?
Иль это всего лишь обычный салют?!
Райская птаха
Ты вся грациозная, как и впервые!
Ты – райская птаха среди бытия!
Повсюду соблазны, дымы паровые,
ряды возжелальцев, гирлянды питья.
Тут бал мастериц, карусели желаний
и главный, блестящий, единственный шест,
на коем вращаешься между вниманий,
забыв про смущение, грусти и честь.
Такая волшебная, чистая птица
в хрустальном наряде, под песни кружишь,
влюбляешь зверей и охотников лица,
орлов и пингвинов, скворцов ворожишь!
И крыльями ангельски, ласково машешь
глядящим, завистницам и фонарю.
Я, вновь пригубив из абсентовой чаши,
смелей и любовней на сцену смотрю…
Татьяне Дерусовой
Шаламов, Гинзбург, Жигулин, Солженицын
Я вижу собранье презренных, жлобов,
глумных, сволочных и беспутных, и трусов,
и выродков, дурней, убийц и воров,
и пухлых обидами, злобами, гнусов.
Тут правят пинки и винтовки, и страх.
Вода и опилки нам полдником служат.
Мы все – бесполезный, блуждающий прах.
Стряпня кормовая на завтрак и ужин.
А летом вся влага из пор и слюна -
еда комариная. Мы им, как горки.
Вокруг нас ничто и нигде, целина.
Зимою наш пот – леденистая корка.
Барачные норы, помоев ковши,
всеадище мира, сырой муравейник.
Мы – крысы, на коих лишь язвы и вши.
Мы – пыльный, побитый, дырявый репейник.
Тут жалкость, бесправие, ужас и гнёт,
труды и немытость, лишь кожа и кости.
Однажды ворота для нас распахнёт
охранник иль дьявол, иль райский апостол…
Июньская жатва
Наш урожай вполне удался.
Старался мудрый садовод.
Но вдруг откуда-то вмиг взялся
вредящий ветер, грохот, скот.
И захрустели рвы, берёзы,
раздался явно хищный вой,
завыли рокот, вопли, грозы,
взметнулись вспышки, грянул бой!
И вмиг все грядки разметало,
совсем нарушились ряды,
ботва, ошмётки залетали
от всеударной череды.
