Её прикормил он зелёной травой,
обняв рукотворным арканом.
Её изловил он с хмельной головой,
и кожаным, пышным капканом.
Её он обрёл без охоты и пуль,
без травли, засад и усилий.
Её он объятьями нежно сомкнул,
оплёл ароматами мило.
Он видит в ней чудо, природ эталон,
листвою, цветком угощая.
Пред нею творит всепочтенья поклон,
все шрамики, ложь ей прощая…
И оба так рады. Эдем! Благодать!
Дивится трофею крылато.
И будет он ею легко обладать
до тех пор, пока он богатый…
Татьяне Дерусовой
Среди, среди, среди
Средь лысых кутил и лохматых шалав,
промасленных роб и кистей солидолом,
ещё ненаписанных музык и глав,
нехватки любви, отцветающих долов,
безбожников, глупых, прожор и скопцов,
бездарных стихов и указов, велений,
беспутных мамаш и дедов, и отцов,
и льющихся матов и сперм, оскорблений,
взаимных обид и колёсных шумов,
всеобщего глума и въедливых звуков,
ненужного гама и бедных умов,
разбитых бутылок, строительных стуков
и кашля, изанусных брызг и ветров,
моторного рокота, волчьего воя,
смердящих помоев, сгнивающих дров,
баранов, свиней и ботинок, разбоев,
замызганных деток, согнувшихся вдов,
девиц, пацанья, позабывших приличья,
обрюзгших и пьяных монахинь, попов,
утерянных совестей, туфель, наличных
и луж, и траншей, захудалых дворов,
"колбасок" людских и коровьих лепёшек,
убийц, забулдыг, исхудавших телков
и подранных крысами котиков, кошек,
хибар и дырявых сараев, холма
и ржавых телег, и раскиданных тачек,
кривых сорняков и объедков, дерьма
живу, будто жёлтый, святой одуванчик…
Персидская примеряющая
Женщина с южной, простой красотою
и с материнским ответом на труд,
с поиском и наслажденьем собою,
вкрадчивым слогом, что ей так идут,
статно вошла, с одобрительным видом,
с карей причёской, каштанностью глаз
и с покупательским всеаппетитом,
вдруг одарила приветствием фраз.
Смуглою кротостью дух приманила,
впрочем, и силу, что вьётся внизу,
и вопрошаньями чуть притомила
средь повелений, листаний и сумм.
Страстным изгибом, замеченным тайно,
помощью в тканых, монетных делах
думы мои закружила так стайно,
чуть бы ещё, и с ума бы свела…
Вызволив всё, что желанье решило,
выдав добытый, цветастый расклад
диве до разных приятностей милой,
я завершил обязательный акт.
И дозволяя коврам завернуться,
вновь источая вниманье, добро,
и обещая наутро вернуться,
вышла в осеннюю сизость, тепло…
Олесе Бурдыкиной
Черепки – 19
Небесные струны – следы самолётов,
а солнце – большой медиатор. Молчит.
Играют мелодию шума и громов
на лентах дорог люд, машины, как бит.
***
Дом полон хотя бы вещами.
Он ими богат, не душой.
Я также наполнен печалью
и памятью, а не тобой.
***
Дрожь от похмелья, открытье очей,
чую, что член мой засунут в кого-то,
вдруг на кровати, в сияньи лучей
вижу директора с прежней работы…
***
Лучше о счастьи не думай до смерти,
чтобы от поисков, дум не страдать.
Пой на своей окосмиченной жерди,
в этом отраду, значение знай.
***
В мире бездельном тружусь и старею.
В мире бесчудном творю, ворожу.
В мире озябшем стихами всех грею.
В мире безропотном я голошу…
***
Громы машин и смеющихся глушат
и не дают мне расслышать во днях
слёзы, молитвы, вопросы, что пучат.
Я – их Господь и, к тому же, родня.
***
Душевно ласкаю, целую все части,
даруя объятия, страсти и слог.
Но вот от тебя вижу тишь, безучастье
и ленную позу раздвинутых ног…
***
Хорош карантин и для взора полезен!
Он – щит, анестетик от тысяч прохожих.
Он нужен в здоровые дни. Он чудесен!
Ведь маски скрывают все страшные рожи.
