Не успели миновать частный сектор, как у одного из палисадников Арина присела на корточки и жалобно затянула:
– Идти больше не могу-у-у… Ножки устали-и-и.
– Потерпи, Аринушка, немного осталось. Если не потрудимся, кушать нечего будет, – пробовала увещевать Елизавета.
Та замотала головой и не двинулась с места.
– Мама, да что вы её уговариваете?! – воскликнул Коля. – Раз не хочет идти, пусть здесь остаётся!
– Не-е-ет! – взвыла Арина. – Домой хочу-у-у!
Тут в окне, против которого они остановились, показалось лицо. Меньше, чем через минуту, распахнулась калитка. Вышла стройная белокурая девушка.
– Пани, у вас что-то случилось с деточкой? – вежливо спросила она по-польски.
Елизавета, сгорая от стыда, пустилась извиняться за то, что потревожила людей перебранкой с детьми.
– Что вы, что вы! Я же понимаю нужду, – успокоила её хозяйка дома. – Работу мы с мужем вам не дадим – уже есть помощники, а вот деточку на время можем оставить. Будете возвращаться – заберёте.
Елизавета колебалась.
– Пусть побудет, – ласково уговаривала полька. – Накормим, игрушками займём.
– Мама, оставляйте её, да пойдёмте уже, а то некогда работать будет, – зашептал Коля.
«И то правда, – подумала Елизавета. – По всему видно: люди состоятельные и добрые, не обидят. Да и сыта Аринушка будет сегодня».
Дальнейший день задался. Налегке семья довольно скоро добралась до загородных зажиточных хозяйств. В первом же из них нашлась работа.
Впервые с Елизаветой расплатились деньгами. Хозяева накормили. От щедрости разрешили набрать с огорода столько, сколько можно поднять. В придачу вынесли душистый свойский каравай. Ещё пообещали рассказать соседям, которым тоже требовались работники, чтобы семье хоть какое-то время не скитаться в поисках.
Уставшая, но окрылённая нежданной удачей, Елизавета с детьми медленно побрела домой. «Как-то там Павлик? Сыт ли? Здоров ли?» – размышляла она, всячески отгоняя мысль о том, что мужа, может быть, уже нет в живых.
Коля резко остановился.
– Мама, слышите?
Елизавета прислушалась, оглядываясь.
– Будто кто-то всхлипывает, – прошептала Надя.
– И мне показалось. Вон там, за кустами, – проговорил Коля и, свернув с дороги, пошёл чуть вперёд.
Он осторожно раздвинул ветки. Потом обернулся и призывно махнул рукой. Все трое пробрались сквозь редкую поросль вербы, за которой на деревянном чемодане, сгорбившись, сидела маленькая худая женщина. При каждом всхлипывании острые плечи, обтянутые выношенной трикотажной кофточкой, судорожно подрагивали.
Она казалась глухой, потому что, несмотря на треск веток за спиной, даже не повернула головы.
– Как вас зовут? – спросила Елизавета участливо.
– Кириковна я, – тихо сквозь слёзы заговорила женщина. – Молодые, вроде тебя, называли бабушкой Кириковной.
Вдохновившись, что женщина ответила, Елизавета опустилась перед ней на корточки и, желая подбодрить, воскликнула:
– Какая же вы бабушка?!
– Так пятьдесят годков стукнуло. Всё лицо давно в морщинах, только вот внуков не дождалась, – голос Кириковны звучал мягко и трогательно, она продолжала всхлипывать.
Лиза накрыла шершавую ладонь своей.
– Почему одна здесь сидите?
– Так куда идти-то, милая? Всех родных растеряла. Муж с сыночком на фронт ушли. Сноха на сносях со мной оставалась. Ребёночка-то мёртвенького выродила, а в скорости и сама за ним отправилась. Тут весточка подоспела, что соколики мои в Брестской крепости полегли. Не успела я печаль выплакать, как дом наш фашисты обложили, стали еврейские квартиры разорять, а бедолаг газом травить.
