Женщина с винтовкой - страница 4

Она задохнулась от раздражения. И внезапно быстрым решительным движением она так съездила мастерового по уху, что тот полетел на землю. Солдаты в толпе одобрительно загоготали.

– Это вот по-нашенски… Вот так смазала! Ай да солдатка…

А приятели мастерового налились злобой и полезли в драку. «Солдатка», видимо, также была не прочь подраться, но я испугалась, когда увидела, что вольноопределяющийся, освободив свою руку из-под моей, полез в карман, видимо, за револьвером. На наше счастье, сбоку показался комендантский патруль, боевые инстинкты рабочих охладели, и мы четверо – «солдатка», доброволец и мы с Лидой поспешили выйти из толпы.

– Ну их к чёрту, – презрительно бросила назад солдатка, словно сожалея, что не пришлось подраться. – Совсем задурен народ. Этот вот сукин сын на броневике с толку сбил всех. А наш народ ведь такой – ему только раскачаться… «Долой войну»… И почему таких сразу же на фонарях не вешают… У нас на фронте снарядов теперь – хоть завались, снаряжения – сколько хошь. Армия в порядке – только сигнал дай. Теперь только бы и начать бить немчуру. А он поди-ж ты – «долой войну»… Предатель… Сволочь!

Всё в этой крепкой бабе (именно напрашивалось слово не «женщина», а «баба») дышало решительностью и простотой. Чувствовалось, что она повесила бы этого Ленина тут же без всяких сомнений… Не только мы с Лидой, но и вольноопределяющийся смотрели на «солдатку» с нескрываемым удивлением. Она заметила это.

– Что это вы воззрились? Русскую боевую бабу не видели, что ли, до сих пор? – Весёлая заразительная улыбка вдруг сразу скрасила её веснушчатое лицо и сделала его милым и привлекательным. – Я в солдаты с разрешения Государя Императора зачислена.

Мы шли по берегу канала, направляясь к Каменноостровскому проспекту. «Солдатка» сразу же «попала в ногу» с вольноопределяющимся и, встретив офицера, чётко и ловко отдала ему честь.

– Так что, вы теперь заправский солдат? – с любопытством спросила Лида.

– Ну, может, и не солдат, а унтер-офицер, – с комичной гордостью ответила незнакомка. – Видите – даже георгиевская «кавалеристка», – брызнула она смехом. – Этак меня в полку величают. «Кавалер ордена» – ну, а баба, значит, «кавалеристка»… Давно представлена к двум крестам[2], да вот до сих пор не получила – спор идёт, можно ли их женщинам давать. Словно кровь у нас не одна и та же – русская… – в голосе «солдатки» проскользнула обида. – Словно Императрица Екатерина не носила Георгия первой степени. Ну, теперь, может, революция обломает штабные да канцелярские мозги.

Вольноопределяющийся нахмурился, как бы что-то вспоминая.

– А простите… как вас зовут?

– Меня-то? А Марья Леонтьевна, – просто ответила она. И потом, заметив улыбку на лице всех нас, спохватилась. – А по фамилии Бочкарёва. В полку просто Яшкой зовут. Там уж и забыли, что я – баба…

– Ах, вы и есть знаменитый «Яшка»? – с внезапно оживившимся лицом повторила Лида. – Да о вас из фронта мы все слышали. Это вы на место убитого мужа поступили?

Бочкарёва с безнадёжно-шутливым видом махнула рукой. Опять её курносое русское лицо согрелось простой хорошей улыбкой.

– Насчёт меня больше треплются, чем правду говорят. Всего не переслушаешь. А только я уже два года на фронте. Два раза сурьёзно ранена.

– Разве вам не трудно на фронте? – невольно вырвалось у меня.

– Трудно, барышня? – снисходительно оглядела меня Бочкарёва. – Всё в жизни, почитай, трудно. Жить тоже трудно. А только ежели нужно – то какой может быть разговор? А мне, по совести сказать, не с немцами, а со своей солдатской братвой было труднее всего воевать!