— Уедешь, тёлка всё равно нашей будет, — скулит второй, прижимая руку к груди.
Делаю шаг в сторону парней, и они пятятся в море.
— Пойдём, — сжимаю в своей лапище маленькую Сонину ладонь.
Она уже успела застегнуть шорты, но всё ещё стучала зубами от страха. Пухлые губы тряслись, на лице — потёки косметики. От пушкинской героини не осталось и следа.
— Кто вы? — семенит Соня за мной, подворачивая ноги на острых камнях.
— Спокойно, Маша, я Дубровский, — подхватываю её на руки.
Она совсем по-детски потёрла кулаками глаза:
— Не поможет тут Дубровский. Мне Кирпич теперь точно прохода не даст.
— Нормальные тут у вас нравы, — присвистнул я. — То есть ты знаешь, что он бандит, и идёшь с ним ночью гулять? Может, я зря раскидал твоих приятелей? Прервал любовный ритуал.
— Поставь меня, — в голосе её слышались металлические нотки.
— Пожалуйста. — Мы уже вышли выхожу из темноты на булыжную мостовую. — Ты же на меня смотрела? Зачем с другим ушла?
— На зло! — отвела Соня взгляд.
— Во как! Кому? — Неужели есть ещё соперники?
— Тебе! — карие глаза так и жгут.
[1] Калаш — автомат Калашникова.
11. Глава 11
Егор
Как только Фрол про Сочи сказал, я понял — судьба. Мне этим летом трижды снилась Соня. Молюсь за неё, но сердце неожиданно потянулось к местам, где мы были так счастливы. Хотел уже с Анной туда в отпуск поехать, но боялся расстроить её своими переживаниями. Жена чувствует меня, как никто другой.
— Егор, рассказывай дальше! — синие глаза Мэл блестят, как в лихорадке. Для девчонки моя история натуральный фильм ужасов. Жизни она и правда не видела.
— Дальше… Дальше я поцеловал Соню. — Кладу голову на подголовник и закрываю глаза.
Наша первая ночь с Соней за давностью лет не канула в Лету. Я всё помню, как будто это было вчера. Целовался с другими девчонками и, к стыду своему, спал с ними без любви. Но Сонин поцелуй… Так страждущие пьют воду из целебного источника. Жадно, ненасытно, до дрожи во всём теле.
Обнял я первый раз Соню, а она мне ладонями в грудь упирается, но не отталкивает. Вскоре кольцо её рук смыкается на моей шее.
— Я даже не знаю, как тебя зовут, Дубровский! — шепчет Соня, переведя дыхание.
С трудом нахожу силы оторваться от сладких, как кагор, губ.
— Егор, — выдыхаю я.
Признаюсь себе, что ничуть не лучше тех парней. Желание сделать Соню своей, зацеловать до одури этой ночью кружит голову. — Где ты живёшь? Пойдём, провожу тебя.
— Сейчас в лагере. У меня даже комната своя, — хвастается Соня. — Пригласила бы тебя на чай, но у нас на территорию даже мышь не проползёт.
— Так это полевая мышь, а я летучая, — смеюсь довольно.
Я и не мечтал, вот так, сходу, попить чаю с желанной малышкой, проговорить с ней до утра. Поэтому глубоко внутри ликую. Правда кольнула тогда мысль, что вряд ли я стану для Сони первым мужчиной. Она будто прочитала её.
— Приставать не будешь? — Соня по-прежнему обнимала меня за шею, а я сжимал тонкую, ничем не прикрытую девичью талию.
— Что ты, кроха! Солдат ребёнка не обидит!
— Я не ребёнок, — так умильно, как Соня, губы никто не умел надувать. — Мне скоро двадцать один.
— Тогда буду, — честно признаюсь я. — Если ты этого захочешь.
— Дай слово, что не тронешь меня, и ты приглашён!
Повторяю, расставляя точки над «ё»:
— Только. Если. Захочешь. Ты.
— У меня никогда не было парня. Но лучше пусть это случится с тобой, чем с ними, — Соня краснеет и кивает в сторону моря. — Надоели, сил нет.
