Татьяна: Неужели ты любишь меня?
Пересветов: Я боюсь… так говорить.
Татьяна: Трусишка…
/Поцелуй. Немцов…/
…а ещё годок. Превратил в рабыню, а сам боится… Робеет барином стать, а крепостной сделал. Подчиняешь, а командиром ни в какую… Отец за пистолет хватается. Волком смотрит, даже ругается, а я все равно на свидания к тебе бегаю. О, Бетховен! Как хорошо жилось прежде. Покой и воля! Но, заболела этим моряком и теперь нет ни покоя, ни воли… Вчера играла на пианино для гостей, а в уме ты… Пальцы бегут по клавишам: черные, белые, черные, белые… Твою тельняшку вспомнила. Две полоски – черная и белая. У меня черная – у тебя белая…
Пересветов: У меня черная… всю жизнь. Никогда не видел белого. Все мои двадцать веков – одна сплошная драка.
/Татьяна прижимается к груди Пересветова./
Татьяна: /вполголоса/ Что еще девушке надо? Вот так, спрятаться за сильного, крепкого мужа, и вся мечта. /Вслух/ Это правда – сентиментальности тебе не хватает…
Пересветов: Зато я сильный. Гляди какой!
/Пересветов подхватывает на руки Татьяну и, по трапу, вносит ее на корабль. Татьяна смеется./
Орешек: Посторонним – то не можно на борт.
/Пересветов бьёт Орешка по лицу./
Пересветов: Оборзел, карась? Дочь командира не узнаешь?!
Татьяна: /Немцову/ Привет, отшельник!
Немцов: У ваших ног…
/Уходят в надстройки эсминца. Раздается быстрая дробь коротких звонков. Голос Галуна в радиотрансляции по верхней палубе: «Аварийная тревога! Команде занять боевые посты! Осмотреться в отсеках!» Немцов убегает. Стремительно появляется Пашин. Взбегает по трапу на борт./
Пашин: Орешек, кто виноват?!
/Не дожидаясь ответа Пашин быстро скрывается за одной из бронях надстроек корабля. Орешек молчит, старательно вытирая лицо от крови…/
Кубрик. Доносится вой ветра, шум забортной воды, скрип кранцев и треск швартовых концов. Ощутимые толчки сотрясают корабль. Только что закончился ужин. Матросы развлекаются у телевизора и видеоплеера просмотром кассет непристойного содержания. Бочковые домывают и убирают в рундуки посуду, вытирают, складывают и уносят баки (столы).
/Матросы: (смеются) «Ничтяк замацал!» «Хороша телка, такую бы…» «Корма у не1, о!..» «Дружбана жену раскрутил…» «Чужая жена слаще…»/
Пашин: А, что? Можно иметь и жену друга.
Немцов: Увы, это противоречит традиции.
Пашин: Прочь традиции! Предрассудки! Человек должен быть свободен в проявлении чувств. Все что мешает быть свободным – все это есть зло и предрассудок.
Пересветов: Ну и сволочь же ты.
Пашин: Не сметь унижать человека!
Немцов: /Пашину/ А если, за любезной помощью вашей жены, mon cher5, примутся отпускать свободу в проявлении чувств?
Пашин: Если она сама не против, то пусть.
/Пауза./
Человеку подобает жить свободно. Так справедливо! Обществу надлежит дать волю, а не скручивать его по рукам и ногам цепями морали. Если мой друг имеет мою жену, я свободен иметь его жену… Так справедливо.
/Пересветов встает и бьёт Пашина по лицу./
Пашин: Грубое насилие! Крепостник! Маргинал!
/Входит Галун./
Галун: Га! Мориманы! Слухай мою команду: форма одягу робочи платя, пилотка, рятувальна жылэтка и ну-ка торпэдкою на стинку!
Немцов: Чего изволите, милостивый государь?
Галун: Так як же «чого»?! Дви котушкы швартовых кинцив прыслалы. Так потрибно в шпылеву втягнуты!
Пересветов: Пускай боцманята летят – их работа.
Галун: Так боцманята вси там, та сылы нэ хватае. Давай, ходкы, нэ шкирься! Нэ то кипу скажу и «видак» ваш в раз видключымо!
