Живой Дагестан - страница 37

– В Москве жил, в Питере работал. И все равно рано или поздно сюда заносит, – пожимает он плечами. – Сам не знаю как.

В лице Артема с годами все больше проглядывает отец. Мы идем по селу мимо старого магазина, переделанного в мечеть. На месте часовни – покосившийся железный крест со следом от пули. Дети играют в прятки в пустых домах, возле памятника Ермошкину пасутся козы. Лицо революционера обезображено давней автоматной очередью. От некогда величественного здания с колоннами остались одни руины.

– Как Союз развалился, клуб сперва разграбили, а затем взорвали, – рассказывает Артем.

– Но зачем?

– Россия!

Среди песка и холмов, покрытых мелким битым стеклом, ютятся избы. Их скрывают хаотичные заборы из шифера и досок. Порой внутри – крохотный оазис вокруг ухоженной гигантской акации, но обычно – лишь скудный двор с обрывками старых сетей, обрезками поплавков-барбелок, колодцем и дизель-генератором. Его включают, чтобы зарядить мобильные телефоны, посмотреть телевизор и охладить морозильник, где рыба дожидается перекупщиков. Мелкие осетры на острове идут по 150 рублей за килограмм, крупные – по 500, огромные – по 800. В Махачкале они существенно дороже, но рыбакам туда ехать не с руки: товар нелегальный, все должно быть схвачено. Мясо «красной рыбы» – лосося и осетра – лишь вспомогательный доход. Главная ценность, без которой Чечень давно бы опустел, – это черная икра. Сами островитяне едят ее редко – когда она незрелая и не годится на продажу. Присаливают и режут ножницами вместе с желтым жиром, испещренным красными прожилками. Зернистую, как в магазине, тут не уважают: вместо витаминов в ней подозрительные химикаты. Нет уж, лучше своя, домашняя.

В пиковые месяцы, май и июнь, черная икра со всего северного побережья Дагестана идет в Москву. Даже если часть фур ловят по дороге, прибыль велика. Но только не для рыбаков. Подобно собратьям по нелегальному промыслу – золотодобытчикам Дальнего Востока, – они влачат незавидное существование, но редко бросают свой опасный и тяжелый труд.

Впрочем, унынием здесь не пахнет. Напротив, смех на Чечене слышен чаще, чем в благополучных мегаполисах. Горожане Москвы и Нью-Йорка борются за место под солнцем, стремятся к лучшей жизни и опасаются перемен к худшему. У островных горожан солнце печет повсюду, вместо шаткой карьерной лестницы – надежда после череды неудач сорвать икряной джекпот на сотню тысяч рублей, а местный крохотный апокалипсис уже наступил с распадом СССР. Чего еще бояться?

Из трубы за железными щитами бьет поток скользкой воды с легким запахом сероводорода. Местные зовут его артизаном. Это, по сути, новый клуб, куда островитяне съезжаются несколько раз в день – искупаться, порой в одежде, чтобы дольше спасала от жары, и обменяться новостями.

Источник новостей – неподалеку, на холме. Три кавказца воздевают мобильники к небу и благоговейно ловят сеть.

– Мы, нацмены, рыбу не любим, – говорит одноглазый улыбчивый даргинец. – Русские ее три раза в день готовы жевать, а я всю продаю. Меня сюда колхоз пригласил лет тридцать назад. Овец и коз пасти. Сейчас это опасно. С той стороны острова бомбодром. Как начинают палить, земля трясется. Снаряды всюду падают…

Еще недавно отары паслись возле села. Животные съели и вытоптали траву, на дома полез песок. Теперь по дорожкам бродит только скот самих сельчан. Коз охраняет молчаливая кавказская овчарка. Не лает, даже не щерится. Просто подходит – и этого достаточно. Большие стада отвели дальше, к незарегистрированным кошарам. Те для армейского начальства не существуют. Корабли бьют по мишеням, промахиваются – и рядом ложатся шальные снаряды. Канонада стихает – и люди опять радуются жизни. До следующего обстрела.