Живые цветы - страница 13
И беру, практически краду диск с музыкой Чайковского и какие-то старые фотографии. Мы спускаемся по старой лестнице, а я еще успеваю подумать: а ведь я не люблю Чайковского.
Что-то нам наша Ольга Андреевна хотела сказать, приснилась мне с какой-то заботой о нас. Хотя она-то как раз Чайковского очень любила. И все эти повторы…
И как-то потом всплыли в памяти эти два разговора.
История на взморье
Уж не знаю, стоит ли вспоминать одну историю, а вспомнить хочется. Это, считайте, каприз или же нет, считайте это признанием за рабочим столом, коротким рассказом о литературных буднях начинающего писателя. А, впрочем, никакого настоящего письменного стола нет в помине и сейчас. То есть стол есть, и он отодвинут от окна, где я обычно сижу за ним и пишу. Стоит на нем ваза, в вазе мимоза, на этом столе мы расставляем блюда, бокалы и салатницы, когда принимаем гостей, на этом столе стоят компьютеры, хотя я до сих пор многое пишу от руки.
Сейчас были праздники, удобно принимать гостей за большим столом, вот он и стоит раздвинутый посреди комнаты на свою максимальную длину. И никогда долго у меня не было письменного стола. То передвигали его, то разбирали и уносили на чердак, а то и продавали. Но это в прошлой жизни.
Я писал на коленке, в автобусе писал, в поезде. Стоя на улице и сидя на скамейке – желательно под кустом зацветшей глицинии. Глицинию можно заменить сиренью. А можете поставить на ее место жимолость или жасмин, если так живописнее. Я согласен. Хорошо это можно себе представить – человека под буйно разросшейся сиренью – он в холщовом пиджаке или в крылатке и еще рядом парусиновый портфель. А вот поди нарисуй: получится вялая пародия на Борисова-Мусатова. Опять я ударился в ностальгический маскарад. Все. Возвращаюсь к началу.
До сих пор мой писательский стол, мой письменный стол – это уж скорее улицы родных городов или точнее: улицы родных и зарубежных, реальных и воображаемых городов. И вот там, среди них и вытанцовывается эта история, вызваниваясь как мотив Моцарта или Шуберта. Ну пусть такое начало, хорошо.
Итак, мы не имеем письменного стола. Или стола под кустом сирени. Но мы имеем начинающего писателя. Закройте глаза и представьте его себе. Пишет немало, амбиция у него одна и главная, и это даже не амбиция, а страсть: писать. Вот прожил день, и надо писать то, что пришло в голову… или пришло не в голову, а как-то само по себе пришло, в сердце что ли. А иногда откуда-то издалека, И не понятно, где оно проклевывается весело и ненатужно: здесь, в пальцах, или здесь, в груди…
А, главное, что у этого молодого человека зуд и привычка взахлеб что-то писать каждый день уже стала неизлечимой привычкой и радостным болезненным зудом. Поэтому он и пишет каждый день. Пишет он заметки, какие-то куски наблюдений и описания ситуаций в диалогах, а больше просто подробные воспоминания, а еще стихи, небольшие рассказы, странные пьесы. Все это пишет он в записную книжку. Для кого – еще неясно. Пишет он от руки. Еще он обожает писать письма. В том, что он пишет, есть любовь к языку и к жизни, есть хорошо описанные впечатления детства и окружающей его реальности мирной западноевропейской страны. И тоска по родине. Начинающий писатель живет вдали от родины, он студент, он учится за границей. А людей настоящих в том, что он пишет, пока мало.
Представили его себе: русый, любит говорить монологами, довольно высокого роста. Все, можете открывать глаза.