Ну, короче, со времен Наполеона русские и французы хоть по-разному и общались и иногда довольно интересно и часто, вплоть до массовой эмиграции русских белогвардейцев, офицеров царской армии, богатых промышленников, политических деятелей и интеллигенции в двадцатом веке, а все же отличаются представители этих народов как в области кухни, так и в области душевных забот.
4.
Словом, я двинулся во Владимир. Для меня, как для бешеной козы, семь верст не крюк, так что дойти пешком до Суздаля через луга и поля было совершенно нормальное дело. Сейчас я попытаюсь определить по памяти, было это восемь или семь километров, а то, может, и все девять, но вряд ли двенадцать… Проходишь через несколько сел, полей, потом по дороге, по обочине, и ты уже в Суздале. Времени не было пошнырять по Гостиному двору, посмотреть там что-нибудь в книжном магазине, где я купил в свое время Гаршина и тут же обалдел от его рассказов. Дым, вонь, смрад битвы и не понятно, зачем должен в ней помирать человек. И об этом обливается тоской и кровью сердце писателя, и твое сердце так же обливаться начинает тоской, кровью и желанием помочь этим давно уже умершим, погибшим людям – помочь им выжить, хотя они уже убиты, и Гаршин уже покончил с собой.
Или наоборот я все ж таки заскочил в магазин, купил Гаршина, сел в автобус, идущий во Владимир, и начал читать его рассказ «Воспоминания рядового». Ну, может, и так. Потом я эти рассказы еще читал и читал. Они были такие мрачные и такие страшные, что я как-то встряхнулся изнутри и слегка оторопел и отодвинулся от реальности спокойной пыльной провинции. Сейчас я многим своим друзьям-собратьям по перу посоветовал бы перечитать Гаршина, если у них нехватка чего-нибудь страшненького, такого как бы хоррора перед сном. Гаршин – это наш русский первый хоррор, хотя он значительно умнее и лучше, чем американский. Гаршинские рассказы – это не просто хоррор для потряхиванья нервов, а это хоррор правды, основанный на реальных событиях. Без озорной улыбки Лескова, без надежды Достоевского, а просто правда о России как она есть. Это сразу мне после Куприна и пушкинских «Цыган», тогда читаемых, было как удар по сознанию…
Короче, я то ли с Гаршиным, то ли без Гаршина еду во Владимир, высаживает меня автобус на какой-то ужасной советской площади, потому что советское наше строительство социалистическое отметилось у нас в стране совершенно вавилонскими тоталитарными строениями с вечной скукой визуальной на первый и последний взгляд, и эти сооружения уже сто лет почти портят вид любого города. Совсем недавно я был во Владимире и даже забыл о существовании этой площади, где я тогда в подростковом возрасте высадился из автобуса. Возможно, что с тех пор этой площади не существует, как часто бывает с местами, где был только в детстве.
Все-таки центр города Владимира сохранил свое исторически неприкосновенное русское лицо времен Владимиро-Суздальской Руси, с то и дело попадающимися присутственными местами девятнадцатого века желто-цыплячьего цвета, описанными у Салтыкова-Щедрина и вообще у всех русских писателей… Короче, высадился, площадь где-то на отшибе.
5.
А вообще, что касается того, что я приехал тогда во Владимир, в этом ничего интересного нет. Нашел я своих француженок, раскланялся, говорил я по-французски уже тогда неплохо. Они веснушчатые, мне это понравилось, я подумал, что вроде что-то свое, раз веснушки. И дальше мы садимся на автобус и приезжаем в Суздаль. После этого мы чуть-чуть погуляли по Суздалю, но потом я говорю, поскольку у меня была своя цель, а им дали какое-то свободное время невразумительное, часов где-то пять, я говорю: «Пойдемте дальше».
