Живые цветы - страница 44



А то, что нормандцы не робкого десятка – это и должны были доказать две школьницы из Гавра Лора и Анна, когда-то знакомые мне по единственной встрече в нашей французской школе (с углубленным изучением), где они появились в составе делегации французских гостей.

Я как один из лучших учеников по французскому (мальчик-всезнайка), принимал делегации бок о бок с еще двумя отличницами, гости проходили мимо и о чем-то говорили по-французски, подарили нам жвачку и что-то сказали. Я что-то ответил, хотя потом долго соображал, а что же они спросили. Фактор волнения, я полагаю. И от них благоухало духами.

А потом мне про них рассказывал мой друг Андрей Ч. из параллельного класса «А», с которым мы были такие антиподы почти во всем, но вместе играли в школе на фортепиано в четыре руки, а иногда он играл джаз, и еще мы параллельно писали работы для олимпиад, были лучшими учениками по французскому в обоих классах и друг без друга долго не могли. Он успел летом к ним съездить, поскольку попал в делегацию с нашей стороны, то есть был в нее включен. Это были времена проработок, выборов, голосований, характеристик и подходящего и неподходящего социального происхождения. Я включен в делегацию не был, поскольку принадлежал, по понятиям советской ханжеской законности, к неправильной семье: мать моя с отцом к тому времени развелась – в общем, неполная семья. Правда, если честно, к тому времени и мать Андрея давно уже с его отцом развелась, но вот его почему-то пустили во Францию, а меня нет. И жил там Андрей дома у Анны и Лоры и их родителей. Такие дела.

3.

Два слова буквально о наших международных отношениях с французами, как я их понимаю.

Притча вот в чем заключается: французы после того, как в 1812 году к нам пришли с войной, о нас в смысле войны крупно забыли. Интервенцию восемнадцатого года я не беру. Она коснулась только определенных областей России. Но зато в советские времена мы и французы иногда дружили путем каких-то общих экономических интересов и, так сказать, по линии сотрудничества коммунистических партий обеих стран, хотя у нас она была бездушной государственной машиной, а у них такой нелепой и упрямой организацией, которая очень была заинтересована в дружбе с Советской Россией.

Тем не менее французы о нас, как я понимаю, ничего не понимали окончательно еще с тех времен, как Петр Первый странно повел себя на приеме у короля Людовика XIII, подняв на руки и поцеловав наследника, будущего «короля-солнце»… И не поймут нас наши дальние соседи-европейцы до конца никогда. Чтобы и мы себя понимали! Чтобы хотя бы не до конца, а хоть наполовину. С такой нашей историей, которую мы либо выносим, либо себе на голову сочиняем. Вот французов мы, в основном, понимаем и англосаксов тоже. Да и немцев вполне. Знаем и понимаем, зачем им была нужна Столетняя и Семилетняя война, Тридцатилетняя тож, Парижская Коммуна и Война Алой и Белой Роз. А вот себя мы нам понять… так нет же… не сейчас, видать… Ну, нету такого органа в голове пока для понимания нас. У нас самих. Эволюция подкачала.

И, собственно говоря, я тут вспоминаю одну маленькую историю. Приехала на Псковщину одна девушка со своим бойфрендом, идет домашнее пиршество, в углу стола сидит ее родной дед. Долго дед присматривался чего-то, присматривался к французу, пока не сказал этому ее бойфренду: «Давненько вас тут у нас не было!». Девушка ему дедовы слова перевела. Он деду говорит: «Почему это? Я у вас вообще никогда не бывал!» «Да я не про Вас говорю, – говорит ему ее родной дед. – Я говорю вообще про французов. Со времен Наполеона».