Журнал «Парус» №85, 2020 г. - страница 42

Шилов взял стакан, поставил его под капающий кран и пошел делать осмотр помещения, чтобы время не пропадало. Через десять минут он вернулся в ванную и, с согласия Хуанга, измерил, сколько воды накапало в стакан за время отсутствия. Путем несложных вычислений Шилов определил, сколько натекло за те самые три дня: около доллара. Он протянул доллар Хуангу, но тот почему-то деньги не взял.

И еще Шилов никак не мог врубиться, почему в его доме всё стало ломаться уже на вторую неделю после заезда жильцов, а не в то время, когда он жил там сам. И почему ему, специалисту по шумерской цивилизации, пришлось-таки овладеть смежными профессиями – электрика, водопроводчика и газовщика.

Он, конечно, переносил всё стоически. И даже иногда задавал себе риторический вопрос: «Может, в этом и состоит настоящая жизнь?» Но ответ как-то не приходил ему в голову.

После нескольких лет таких вот мытарств Шилов даже был рад, когда цены на жилье в Сиднее перестали расти и уже не было смысла держать дом. Ему удалось убедить жену, что дом надо продавать. Та расплакалась (уж очень много хороших воспоминаний было связано с этим домом), но согласилась. И перед Шиловым опять замаячила перспектива настоящей жизни.

Из рассказовконца 70-х годов

В конце семидесятых годов прошлого века, только еще ступая на кремнистую – но блестящую! – литературную стезю, я написал повесть и десятка полтора рассказов. Первое сочинение каким-то чудом увидело свет тогда же, а рассказы по разным причинам отвергли в издательствах и редакциях – и я на четверть века ушел в поэзию. Но перечитав недавно свои ранние упражнения в прозе, понял, что некоторые вещицы и сегодня достойны публикации.

Эти рассказы написал студент-третьекурсник советского провинциального вуза, 22-летний оболтус, только еще осваивающийся в большом городе и не нюхавший никакого «пороха». Всё, что было тогда у этого сочинителя – это литературный слог и умение приглядываться к живой жизни. Но, может быть, было уже и кое-что еще… А что именно? Пусть это решит читатель.

Автор

Наклонив тяжелую флягу, Колька зачарованно смотрит на струю солярки, текущую в ведро. На густо-синей, гладкой поверхности струи отчетливо видны небо с ошметками облаков и лопоухая голова в кепке. Ну прямо – зеркало!

Солярка течет через край. Спохватившись, Колька закрывает флягу и, сгорбившись под тяжестью двух ведер, начинает подниматься по тропинке вверх, мелко перебирая ногами в кирзовых сапогах, доверху измазанных густой рыжей глиной. Надо торопиться: на том конце эстакады, у своего трактора, уже вовсю машет руками и невнятно матерится дядя Вася Кротов – давай, мол, скорей.

– Иду-у!.. – кричит Колька что есть силы.

Ветер сносит его слова в сторону – и дядя Вася, не услыхав, продолжает ругаться.

Уже целый месяц числится Колька Дерюгин рабочим на нижнем складе, но постоянного занятия до сих пор не имеет. Ставят его куда придется – то в бригаду строителей, раствор таскать, то на эстакаду, бревна сбрасывать. А то и просто шустрит он на побегушках, вот как сейчас.

Отчасти в этом и сам Колька виноват – нигде себя не зарекомендовал. Везде у него что-нибудь да не заладится. На стройке сразу же поцапался с бригадиром, с Чернышовым. Тот покричать любит да поуказывать, но в коллективе у него сейчас одни бабы, с ними не больно-то разойдешься – такую собаку спустят… А тут – новичок, да еще и сопливый совсем, лаять старших не привык. Ну, и разошелся Черныш. И ходит-то Колька медленно – ровно сытая вошь по палке ползет, и щебенку-то он не из той кучи взял, и даже на перекуре ведет себя неправильно. Все добрые люди делом заняты – курят сидят, а этот «христосик» – руки в брюки, и вдаль смотрит. Слышь, пацан, нехрен вдаль-то смотреть, оттуда длинные рубли не прибегут…