Жюль Верн ест носорога / Jules Verne Eats a Rhinoceros - страница 8

. Ты пришла в мою редакцию с горчицей и солониной на лице и хочешь поговорить со мной о какой-то чертовой работе? Этому учат репортеров в Питтсбурге? Размазывать приправу по лицу? Ты думаешь, я здесь для того, чтобы раздавать работу школьницам легкого поведения из Питтсбурга с лицами, измазанными солониной? И что, по-твоему, у меня здесь за заведение? Помойный дом? И откуда взялся этот чертов шум? И почему прекратился, едва я вышел из кабинета? Словно здесь место, куда слоны приходят, чтобы пропердеться.

МАКГОНИГЛ. Думаю, однажды вы посылали меня в такое место. А может, путаю с Вихокеном.

ПУЛИТЦЕР. Раз ты упомянул о Виховене, Микгуникл, позволь спросить, что за дрек ты положил мне на стол этим утром? Ты считаешь, я издаю тупую, глупую газету? Да? Ты думаешь, мы пишем для обитателей зоопарка? Ты думаешь, я наслаждаюсь мусором, который вы все кладете мне на стол? Вот что я тебе скажу, и, пожалуйста, слушай внимательно, потому что я не просто сотрясаю воздух. То, что ты написал хуже, чем ложь. Это скучно. Поправь, пожалуйста. Это должна быть почти правда, но при этом менее скучная. Сможешь ты это сделать? Твоих способностей на это хватит? И выясни, кто издавал этот отвратительный шум. Прошу прощения за мой язык, мисс Флай. Я по натуре человек терпеливый и светский, я против смертной казни, но людей, которые издают такой шум, нужно отводить в ледяной дом и расстреливать.

НЕЛЛИ. Блай.

ПУЛИТЦЕР. Я в этом уверен. Абсолютно.

НЕЛЛИ. Блай. Не Флай. Меня зовут Нелли Блай. И если вы дадите мне шанс…

ПУЛИТЦЕР. Да, конечно, но мне, прошу извинить, без разницы. Сама видишь, не можем мы взять в редакцию женщину… Из-за всей это ругани. Здесь ругаются ужасно, те люди, с которыми я вынужден работать, и если в редакции появится женщина, ей придется постоянно затыкать уши руками. Она просто не сможет писать.

НЕЛЛИ. Ругательства меня не смущают, мистер Пулитцер. Я их наслушалась. В Питтсбурге такого хватает.

ПУЛИТЦЕР. И я могу понять, почему, но это Нью-Йорк. Мы все делаем лучше. М в моей редакции ругаются, как нигде больше. Так, Микгуникл?

МАКГОНИГЛ. Макгонигл.

ПУЛИТЦЕР. Мне нравится репортер, который знает, как ругаться. Те, кто напивается и матерится, пишут самые лучшие истории, потому что они не скучные. Разумеется, потом мне приходится их увольнять, потому что рано или поздно они начинают мочиться из окна и называть жену мэра коровой, но я всегда нанимаю их снова, потому что мало кто в мире может писать вразумительные тексты, а сзади она действительно выглядит, как корова. Но человеку, пишущему такой мусор, который я получаю от тебя, Микгуникл, самое место в обезьяннике.

НЕЛЛИ. Я умею писать, мистер Пулитцер. Я получила несколько премий за мой шестимесячный цикл статей о Мексике.

ПУЛИТЦЕР. Меня не очень интересует Мексика, и совершенно не интересует Питтсбург. Мне без разницы, что они там тебе дали… Может, премию только за то, что ты не переехала в Кливленд, не знаю. Мне очень жаль, мисс Блай, девушка ты славная, даже с горчицей на лице, но работы для тебя здесь нет.

НЕЛЛИ. Но у меня столько великих идей!

ПУЛИТЦЕР. Нет у нас времени для идей. Нам нужно выпускать газету.

НЕЛЛИ. Газету с активной позицией! Смелую и благородную газету! Такая у меня мечта!

ПУЛИТЦЕР. Да, если что-то делается неправильно, мы так и пишем, если это не скучно, а если получается скучно, тогда мы это печатаем после некрологов.