Но тени их вонзались прочно в наши души.
О тех, кто не имел могил, напоминали только обелиски —
колонна, надпись, и пропеллер под углом.
И все ж, нигде столь многие не говорили о всего лишь горстке:
«Per ardores» – «крещенные огнем» – твердили слуги Марса,
«Per aspera» – «Прошедшие сквозь тернии ко звездам».
Да, то была хорошая война – война,
в которой победили мы. И нам казалось даже иногда,
что в ней никто из нас не умер, просто Бог помог,
Усилиями тех, кто проиграл свою игру,
и потому остался там, на небе – в воздухе пустом.
А на другой странице книги этого поэта-летчика я нашел еще одно стихотворение, которое тоже, не удержался, переписал (ксерокса тогда еще не было). Называлось оно длинно – «Ночные операции. Береговая служба Королевских ВВС». Текст брал за сердце:
Вспоминая ту войну, – я не могу поверить,
Что мы нуждались сильно во враге,
Хоть мы встречались с ним, – но это было —
Всегда случайно, только на мгновенье.
И нам казалось, гибли мы без помощи его, —
Кто жертвой глупости, а кто от невезенья.
Тот протаранил собственный аэростат загорожденья.
Другой чуть-чуть, но зацепил высоковольтку,
возвращаясь слишком низко.
Кто соскочил на взлете с полосы, а кто,
наоборот, – промазал при посадке.
А два иль три забыли выпустить шасси.
И были те, кто приняли поправку к компасу за курс,
навечно улетев. Куда? Никто уж не узнает.
А были и счастливцы: сочли Венеру низкую за свой
маяк родной и врезались в ночное море.
Умение, сноровка, время, тренировки —
Но каждый раз необходимы сто шагов, с закрытыми
глазами, в темноте, – а ведь достаточен всего один неверный.
Почему-то мне кажется, что каждый, кто занимался делом, описанным в этих стихах, еще в детстве готов был умереть за те слова прекрасных женщин: «Он был такой красивый! И умер таким молодым!»
Недаром японские мыслители за сотни лет до нас писали, что умирать надо совсем молодым – пока ты красив и готов расстаться с жизнью легко.
Прошло лето, в нашем чулане у поля орошения стало холодно, но мы продолжали там жить, несмотря на то, что папа каждый день обещал, что мы завтра переедем в новую чудесную квартиру.
Я не чувствовал напряжения взрослых, мне уже было хорошо и в нашем чулане. Все дни я проводил с Бабусей в прогулках, а ночью и в этом чулане мне было хорошо и тепло. Я научился, засыпая, после того как Бабуся накрывала меня поверх одеяла всем, что только возможно, для тепла, спать всю ночь, поворачиваясь во сне очень осторожно. Если какая-то дырочка, через которую шел холод в мое гнездышко, была прикрыта Бабусей чем-нибудь вечером, эта вещица оставалась не сдвинутой до самого утра. Я сохранил этот навык на всю жизнь, он не раз выручал меня и в военное время, и во время моих альпинистских походов, и на туристских ночевках.
Я, конечно, не мог предполагать, что в это время мой папа вел титаническую, неравную борьбу со спекулянтами и жуликами квартирного фронта и уже проигрывал ее.
Вот как рассказывал об этом папа через пятьдесят лет:
– Когда мы с твоей мамой уже кончали Тимирязевку, к нам приехала моя младшая сестра Кланя и осталась в Москве, поступив работать воспитательницей в детский сад Академии. Там она познакомилась со студентом Академии Сашей Тарасюком. Он был из Белоруссии, приехал учиться, как и я, как бывший участник Гражданской, балтийский матрос, один из тех, кто делал революцию. Он, влюбившись, женился на моей красавице сестре, которую легко покорил.
