А если кто-то постоянно в роли жертвы, то крайне сложно не занять доминантную роль, особенно, если от природы характер у леди Тремейн был властный.
Осталось понять, умеет ли она договариваться и сможем ли мы поменять наши роли. Ведь Золушки больше нет. А я готова подчиняться только в рамках отношений, которыми нас наградила судьба: мачеха и несовершеннолетняя, скорее всего, и, наверняка, бесправная падчерица.
Остановившись у двери, что предполагаемо вела в кабинет, я вздохнула и негромко постучала костяшками пальцев.
— Заходи, — раздался отрывистый приказ.
Внутри за массивным, но порядком облупившемся столом сидела, выпрямившись, словно жердь, леди Тремейн. Это была молодая по моим меркам женщина. Ей вряд ли было больше тридцати пяти лет, и седина только-только начала проступать на висках. Если бы она не поднимала волосы в строгий пучок, то никто бы её и не заметил в серых прядях. Портило впечатление лишь кислое выражение на лице.
Я внутренне напряглась, понимая, что больше всего проблем именно от людей капризных и инфантильных.
— Итак, сегодня ты была непростительно груба, — с места в карьер начала мачеха, без всякой нужды перекладывая с места на место бумаги, — из-за этого у твоих сестёр испортился аппетит перед завтраком. Я жду извинений, Мариэлла.
Я вздохнула. Что ж, это будет нелегко.
— Мадам, являюсь ли я совершеннолетней? — сразу же спросила у неё. Мне нужен был ответ на этот вопрос, независимо от того, что обо мне подумают.
— Разумеется, являешься, — пуще прежнего разозлилась она, — ты не только совершеннолетняя, но ещё и иждивенка на моей шее! Я тебе столько женихов предлагала, а ты всё нос воротишь! В следующий раз я тебя не на чердак поселю, а в конюшню отправлю за строптивость!
— За строптивость? — совсем не поняла я. Мачеха хотела выдать Золушку замуж? Всё чудесатее и чудесатее!
— Я жду извинений, Мариэлла! — повысила голос хозяйка дома, возвращаясь к заезженной пластинке.
— Мне очень жаль, что я вас расстроила, — вежливо улыбнулась я, — думаю, я не гожусь для домашней работы и всё делаю неправильно. С этого дня я и не подойду к кухне, мадам, не волнуйтесь.
Женщина оторопела. Она возмущённо задохнулась, но так и не смогла сразу ничего сказать, лишь открывая и закрывая рот. Подозреваю, подобной наглости от своей падчерицы она не ждала.
Наконец, она взяла себя в руки.
— Что ты имеешь в виду?! — требовательно стукнула она ладонью по столу. — Ты понимаешь, с кем говоришь?!
— Леди Тремейн, — я подошла ближе и села в кресло напротив неё, — вы сами сказали, что я выросла. Я совершеннолетняя. А вы общаетесь со мной, как с маленькой. Давайте поговорим, как два взрослых человека.
— Ты не взрослая! — взорвалась она. — Ты сидишь на моей шее, не желаешь выходить замуж и сёстрам мешаешь! Мы разоряемся, а с твоего счёта в банке до твоей свадьбы не снять даже ничтожного пенса! Ты просто нахлебница! В моём доме!
— Это дом моего отца.
— По закону он принадлежит мне. Ты и так настраивала всех вокруг против нас. С самого первого дня, как мы приехали. Анастасию и Дризеллу постоянно изводили слуги с твоей подачи. Они были ещё малышки, а на них отыгрывались, потому что не могли до меня дотянуться, из-за твоей ревности по отцу!
И тут я поняла причину её ненависти. Конечно! Материнский инстинкт!
Бедная Мариэлла была слишком маленькой, чтобы понимать всю глубину своих действий, и, когда отец снова женился, жаловалась на новую мачеху слугам просто потому, что ею заменили её мать. А они, в свою очередь, пакостили её сводным сёстрам. Конечно их мать злилась. Ведь они вообще были ни при чём.
