Это невыносимо. Я чувствую, как мои ладони сжимаются в кулаки.
— Если у тебя всё, Мэри Говард, не смею тебя больше задерживать.
Не дожидаясь моего ответа, она разворачивается, опускается на колени и скрещивает пальцы, готовясь продолжить молитву, которую прервала ради меня.
— Передавай моему брату привет и наилучшие пожелания, — говорит она напоследок. И делает вид, что меня здесь уже нет.
Она не признает ни моего статуса, ни даже моего присутствия. Не признает своей названной сестрой. Я едва ее знаю, но получила он нее столько презрения и унижения, сколько Анна Болейн не получала от моей матери.
Мой отец однажды так же говорил с леди Марией, пытаясь убедить ее признать Анну королевой, а брак ее родителей незаконным. «Хотелось бить ее головой об стену, пока она не станет похожей на печеное яблоко», — так он описал впечатление от той встречи.
О, как я его понимаю. Сейчас мне очень хочется сделать то же самое. И в этот раз желание причинить человеку боль меня даже не пугает. В отличие от Генри, она это заслужила.
Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Нет, она просто озлобленный зверек, который кусает любую руку, сунувшуюся в ее норку. Она — девчонка-бастард, а я — законная дочь герцога Норфолка. Кузина королевы. Герцогиня Ричмонд и Сомерсет и единственная невестка короля.
Я смотрю на Марию сверху вниз и громко фыркаю, вкладывая в этот звук всё своё отношение к ней. А потом просто ухожу. Пусть сама разбирается с реверансами.
*
На следующее утро Анна спрашивает меня о том, как прошла моя миссия, хотя по отсутствию Марии и так понятно, что она провалилась.
— Что она сказала?
Мне не хочется отвечать, но королева настаивает. Пока я пересказываю гадости, которые Мария говорила обо мне и о ней, лицо Анны остается каменным. Выслушав всё это, она устало прикрывает глаза рукой и просит оставить ее одну. Я подчиняюсь.
Мне приходит в голову мысль, что было бы неплохо поделиться всем этим с Генри. Интересно, что он думает о своей старшей сестре? И что она на самом деле думает о нем?
6. Глава 6
Уайтхолл, март 1534 года
Двор жужжит словно шершень, летающий вокруг распустившейся розы. Люди смотрят друг на друга подозрительно, недоверчиво. Бояться сказать что-то лишнее. Все, кроме Болейнов. Они в открытую ликуют.
Острый подбородок Джорджа Болейна еще никогда не взмывался так высоко. Его отец, Болейн-старший, еще никогда не смеялся так громко. А всё потому, что король сделал это. «Акт о престолонаследии» ратифицирован.
Теперь никто не вправе отрицать, что малышка Элизабет — принцесса, а леди Мария и Генри Фицрой — незаконнорожденные. Оба. С равными правами на престол. А точнее с их равным отсутствием.
Все, кто откажется принести присягу под этим законом, считаются изменниками и подлежат смертной казни. Я вспоминаю о матери и внутри у меня внезапно стягивается узел страха.
«Брось, Мэри, — говорю я себе, стряхивая эти мысли. — Никто ее не казнит. Кому она нужна».
Я не понимаю всеобщего возбуждения. Всё и так давно было известно, и в королевстве, по большому счету, ничего не изменилось. Просто теперь тех, кто клевещет на Анну и Элизабет, будет проще привлечь к ответственности. Король всего лишь закрепил на бумаге то, о чем уже давно твердит.
Но у меня есть своя причина радоваться «Акту», где статус Генри подтвердили еще раз. А всё потому, что у меня из головы не выходят слова Марии. «Ему больше подходит французская принцесса или дочь императора».
