Продавщица забрала банкноты, отсчитала на блюдечко сдачу и протянула Гавшонкину бутылку из тёмного стекла и синюю пачку. Тот забрал сигареты, пиво, посмотрел на сдачу и великодушно отмахнулся раскрытой ладонью.
«Вроде стали жрать полегче
Значит, надо срать поменьше
Ой-ой-ой…
Но откуда что берётся?
Вдвое больше людям срётся
Ой-ой-ой…»
Лега открыл бутылку сразу как только вышел из магазина – просто наставил жестяную крышку на угол металлических перил и ударил сверху ладонью неверной руки и тут же начал пить. Но поднявшаяся плотная пена пошла носом: если бы было чем, то Гавшонкина снова бы вырвало. Он с досадой слил пену из горлышка – в бутылке осталось меньше половины. Отхлебнул с осторожностью. Открыл пачку «Стиля», закурил, с удовольствием выпустил изо рта дым, перешёл через дорогу и пошёл по аллее. С усмешкой прошёл мимо отделения милиции, допил остатки пива и швырнул бутылку на газон.
Из открытого окна кафе «Вечный зов» доносился запах свежих чебуреков. Есть совершенно не хотелось. Гавшонкину в его нынешнем состоянии подумалось, что потребность в пище – это сумасбродная и ненужная роскошь: паштет из соловьиных язычков на оргиях римских патрициев, пулярки с трюфелями Екатерины II или вот как кусок сырой рыбы на комочке липкого холодного риса в московском «Саппоро»9. Там всего смысла-то в этой жратве, что этого лобаря тебе японец ножом огромным отрежет, да сожрёшь ты эту дребедень в центре Москвы в компании таких же вот, которые в мутной воде делами ворочают: которые позавчера в «Адидасе» на «Жиге», вчера в малиновом пиджаке на «Мерине», а сегодня… Сегодня они же в клубном пиджаке суши в центре столицы в японском представительстве за баксы жрут. Пидоры. Он не такой и никогда таким не будет. Лега решил взять простых и нажористых чебуреков про запас.
В кафе Гавшонкин спросил чёрного кофе с сахаром, но был только «три в одном»». Тогда он попросил три чебурека.
За столиком сидел бодрый старик лет семидесяти и смотрел на памятник Неизвестному солдату. Так малыши из детского сада смотрят на воздушные шарики в начале мая; так смотрят на закат сдавшие экзамены школьники; так курортник смотрит на радостный белый теплоход, уходящий за громады серых сухогрузов, барж и контейнеровозов на рейде; так садовод видит на соседском участке забытый ряд картошки, который вдруг стало некому копать. Старик выпил, зажмурился – понюхал бутерброд с копчёной колбасой и положил обратно на блюдечко. Вытер указательным и большим пальцами накатившие слёзы, откинулся на стуле и с усмешкой посмотрел на памятник. Гавшонкин взял три чебурека в вощёной бумаге и пошел к себе домой.
Поднимаясь по лестнице, прошёл мимо двери на втором этаже, где жила Валя – молодая, симпатичная и одинокая учительница. Нужно будет как-то собраться и пригласить её куда-нибудь. Жалко, что на дискотеку в клуб она вряд ли пойдёт – всякую американщину слушает и ей про шляпу, которая упала на пол10, наверно, не понравится… В кино её сводить что ли? В «Колизей» на «Миссия: невыполнима», а потом пиццу поесть? Можно будет на восьмичасовую электричку обратно успеть, а там уж он её до двери проводит и на чашечку вечернего кофе напросится. Как раз пятница завтра – сам бог велел!
Гавшонкин налил треть стакана из бутылки «Рояля»11, посмотрел на него, решил не разводить и усмехнулся:
– Ну, за справедливость!
Выпил залпом и без чувств упал на диван.
