6 | Поэтический дневник - страница 13



а теперь уныло
ждать прощальной вести…
шаг шуршит негромко
в листопадном хламе,
паутинкой тонкой
плачет осень с нами

в листопаде

в листопаде в стиле блюз
всё не в фокусе, седое,
я себе ещё налью,
нас с тобой здесь лишь двое
только двое и туман,
только шорохи и тайны,
зыбкий соавė дурман,
горизонт – пустой и дальний
свинг моих воспоминаний,
свинг твоих ушедших чувств,
свинг ненужных оправданий,
свинг стихающих безумств
листопад – с берёз и с клёнов,
листопад твоей любви,
мы выходим на поклоны:
– всё… прощай… и не зови…

день гнева (dies irae)

этот длинный, длинный день,
этот самый длинный день:
призови и рассуди
совести нечистой трепет
и мерцание смертей,
ожиданье приговора,
и в золе твоих решений
пусть погибнут нечистоты
моей тронутой души;
ночь настанет или утро,
не дано предугадать
то ли небо новой жизни,
то ли тьма, кошмар и мрак;
время тянется на дыбе
ожиданий и молений,
всё уже неотвратимо —
совершил, не совершил
мой талант не знает срока,
нет пределов совершенства,
смог ли я добавить кроху
к предоставленному мне?
так покой, конец, забвенье?
боль, отчаяние, муки?
кара жуткая? прощенье?
дар? проклятие? укор?
грозно, медленно, уныло
суд идёт, ступает, длится,
поздно мне просить пощады,
пусть свершится – и аминь…

музыка

Ивану Житенёву

мы музыку колотим
ударными и прочим,
неистово, захлёбно,
то плавно, а то дробно
мы музыку танцуем,
подобно водным струям,
подобно вихрям ветра,
от свинга до балета
мы музыку мурлычим
в ответ на птичьи кличи,
мы звуки собираем,
как и букеты в мае
мы музыкою дышим,
мы чувствуем и ищем,
в себе, вокруг и в мире,
в зените и в надире
мы музыкою живы,
ведь звуки так не лживы,
и в шумном, сорном гаме —
мелодии над нами

общаясь с внучкой Со

«это что?», «а это что?» —
дети – чистые онтологи,
каждый миг – как в мир окно,
никакой формальной логики
бескорыстно честный взгляд
на происходящее,
и вопросы – все подряд,
только подлежащие
мир доверием открыт,
а совсем не знаньями,
жизнь – как праздник, а не быт,
чистое сознание
и глаза всё говорят,
что не сшепчут губы,
мир тебе, конечно, рад,
хоть он чуть и грубый
мы с тобой – одна душа,
добрые, как звери,
мы с тобою, не спеша,
все откроем двери

паук

страна моя подобна паутине,
но мы обязаны во всём её любить,
паук неторопливо, чванно, чинно
прядёт в Кремле узду – тугую нить
он всех боится – все его боятся,
полки охраны в случае чего,
простой народ и даже папарацци —
им недоступно лицезреть его
там – накопление, у нас одни отливы,
он не за нас, но мы – за одного,
мы все живём в тоске инфинитива,
и лишь паук – в личине имаго
живыми соками бессмертие питая,
он всех переживёт, пережуёт, проест,
он против всех – от Сены до Китая,
добру и совести завистливый протест

последние дни

последних дней волна:
как много суеты,
ненужных слов и чувств,
зудящих мелочей,
все мысли – не о том,
чего-то не успеть,
кого-то – потерять,
не думать, что ещё
всего одно мгновенье —
румяна на щеках,
чуть выбритые скулы,
пиджак и галстук в тон,
пройдут, перекрестясь,
и скажут пару слов,
что был такой, увы,
хотел чего-то сделать,
был добрым, может быть,
а, впрочем, хорошо,
что вовремя ушёл,
а нам тут за него,
так отчего ж не выпить?
помянем, так сказать…
сознание моё
отключат от меня,
передадут другому
или, скорей, в утиль,
и медленно спадут
покровы, ткани, ложь,
останется лишь правда:
такой-то, пара дат —
и больше ничего…

сборы в больницу

я укладываю вещи:
полотенце, щётка, паста,
и ещё – немного хлеба,
говорит мне голос вещий:
«всё-таки – почти на небо,