Валерий жил так, как будто давно определился со всеми переменными. Он вставал рано, пил крепкий чай, доверял инженерным расчётам и не доверял людям, которые их не делают.
Она же пока писала черновики, думая, что всегда можно передумать и потом переписать начисто. Но рядом с ним даже её мечты начинали обретать форму.
Луна над Кронштадтом не возражала.
Дальше всё пошло само собой…
Отшумела свадьба.
Наелись, наплясались, а главное, выспались!
После регистрации счастья они не стали останавливаться, наслаждаясь идиллическими пейзажами спокойного домашнего быта.
Любимая жена была неугомонна, как тасманийский дьявол. И раз уж суженый с утра и до ночи проектировал и рассчитывал, то и ей пора было научиться отличать форштевень от ахтерштевня.
Выбор пал на Инженерно-морской институт, кафедру кораблестроения.
Количество книг в доме перевалило за критическую отметку. Они появлялись повсюду – на полках, на столах, на подоконниках и даже в тех местах, которые по всем законам логики не предназначены для литературы. Чашки с остывшим чаем стояли по углам, словно одинокие буйки в открытом море, напоминая, что время, выделенное на бытовые потребности, неуклонно сокращается в пользу науки.
Она училась быстро, ей нравились расчёты, в которых была ясность и предсказуемость, – нечто противоположное её собственной природе, всегда стремящейся оставить запас для импровизации. Но с каждым годом всё меньше оставалось места для черновиков. Приходилось сразу всё писать начисто.
Пара строила не просто семью, а полногабаритное морское судно, требующее точных расчётов, крепких узлов и постоянного движения вперёд.
И вот, когда корабль их жизни уверенно плыл по волнам, объявился некий «груз на борту». Он не значился в чертежах, но вполне вписывался в законы природы и семейную конструкцию. Требовал постоянного внимания, оперативного снабжения и регулярного профконтроля.
Заявлял о своём существовании громко, требовательно и безапелляционно, напоминая о себе каждые три часа, независимо от графика работ и усталости экипажа.
Летом 1979 года Валерий, человек методичный, протестировал всё на прочность, проверил на благозвучие и, убедившись, что конструкция надёжна и соответствует всем техническим требованиям, с чувством выполненного долга огласил экипажу:
– Оксана Валерьевна Палацкая.
Луна над Кронштадтом понимающе кивнула.
Первые месяцы после моего рождения стали для родителей масштабными полевыми учениями.
Родители импровизировали на тему, как выжить с новорождённым, не завалить диплом по кораблестроению и управлять государственным морским заводом, от которого зависела большая часть населения острова.
Мама проводила дни в идеологическом расколе сознания: одним полушарием вязла в «Комплексном математическом анализе» и «Истории КПСС» (пытка, от которой иные диссиденты бежали бы в Сибирь добровольно).
Другим: пыталась приручить стиральный агрегат «Малютку» – механический сатир с ласковым именем, но исключительно мерзким нутром, который с равной вероятностью полоскал носки и организовал локальное полноводие в ванной. Все, кто сталкивался с этой машиной, знали одно: у неё были свои взгляды на семейные порядки, и, если ей не нравилось настроение в доме, она тут же устраивала потоп.
Папа Валерий, в отличие от «Малютки», работал без поломок и без выходных.
Без суеты.
Без паники.
И без сна: чудо природы, доступное только гражданам без детей.
