– Так что я, как депутат от Сан-Доминго, – продолжает Ангелик, – защищаю наши интересы на острове и во всех колониях.
– Наши?
– Интересы Франции.
– Мне показалось, будто вы намекали, что и у меня есть интересы в вашей торговле…
Ангелик улыбается. Семья лё Кутё действительно лично не владеет ни рабами, ни невольничьими судами. И отрицает всякую причастность к подобной деятельности.
– Я не намекал, – отвечает он.
Теперь улыбается Лоренцо лё Кутё. Он не знает этого юноши, лет двадцати пяти на вид, но за каждым его словом улавливает целеустремлённость и ловкость в делах. Учредительному собранию нет ещё и месяца. А в нём уже обнаруживаются внушительные таланты.
– Они хотят нашего краха, – продолжает Ангелик. – Не стоит забывать, что их Общество друзей чернокожих вдохновлено тем самым Томасом Кларксоном, который созвал в Англии Общество борьбы за отмену работорговли. Да-да, за отмену! Они хотят полностью разрушить безобидный промысел, который служит процветанию цивилизации.
– Зачем вы хотели меня видеть, господин Ангелик? Объяснитесь.
– Маркиз де Массиак держит клуб рабовладельцев, чтобы дать отпор такому вредительству. Господа собираются в особняке Массиаков, всего в двух кварталах отсюда, на площади Побед.
– И что же? – вновь спрашивает банкир.
Ангелик чуть кланяется.
– Они почтут за честь, если вы как-нибудь наведаетесь к ним. По-соседски.
– По-соседски? – повторяет Лоренцо.
– Именно, сударь. По-соседски.
Банкир кивает. Слово подобрано хорошо.
Ангелик знает, что, вопреки видимости, всё, чем живёт деловая империя лё Кутё, напрямую соседствует с огромными шестерёнками работорговли. Страховка в море, ссуды колониальным компаниям, купцам и судовладельцам, перевоз испанских пиастров, отделения в Кадисе и Амстердаме, ткацкое производство, но также и огромная плавильня в Нормандии, которая делает медные листы для защиты корпусов кораблей… Если вглядеться в клубок деловых интересов банка лё Кутё, окажется, что все они связаны с работорговлей. Уже два века всё устроено так, чтобы обогащаться с неё, не марая рук.
Ангелик убеждён: старинный нормандский род текстильщиков лишь потому не ринулся в эту сферу открыто, что невольничьи суда слишком тяжелы и громоздки и не взберутся по Сене до их старого доброго Руана.
Мужчины разглядывают друг друга. На Ангелике чёрный костюм депутата от буржуазии и простого люда, чёрные чулки и, несмотря на жару, муслиновый галстук. Каждый знает, что думает другой. Пальцы Лоренцо замерли, оставив брошь.
Интересы лё Кутё совпадают с интересами знатных семей плантаторов и судовладельцев. Банкирам явно нужно поддержать их начинание, выбрать свой лагерь в грядущей битве. Ангелик так и объяснил тем, кого представляет. Он хотел, чтобы его во что бы то ни стало послали с визитом сюда, в особняк Ош на улице Монторгёй.
В тот самый миг, когда молчание могло стать неловким, юный депутат разворачивается. Он смотрит на книги, скрывающие стены.
– Восхищаюсь вашей библиотекой, сударь.
Он прохаживается, берёт наудачу томик, листает и одновременно говорит чёткой скороговоркой:
– Выслушайте меня внимательно. Я хочу уточнить, что мы не ждём от вас ответа на наше приглашение в клуб Массиака этим же утром. Считайте, что вам будут рады всегда. Двери открыты. Нужно лишь толкнуть их ногой.
И тут же, захлопнув книгу, Ангелик прибавляет без видимой связи:
– Признаюсь, в литературе я несведущ. Ничего в ней не понимаю. Нужно уметь признавать свои недостатки. Я человек расчётов.
