Моя улыбка загадочным образом влияет на поведение собеседников, но мне это только на руку. Новый знакомый продолжает улыбаться, но взгляд его, скользнув по моему лицу, слегка застывает. Он отодвигается, прислоняясь к спинке стула.
– Надо же, какая честь, – в голосе слышна растерянность, – с чего бы «Гаммадиону» вдруг понадобился я?
– Я объясню, синьор Липпи, – на столе между нами стоит кувшин с вином и простецкая глиняная кружка; я наполняю ее и ставлю перед в прошлом Николо, а ныне Дарио. – Времени у меня мало, поэтому буду краток. Мне нужно то, что лежит в вашей сумке, – я указываю на кожаный ремень, перетягивающий грудь парня поверх потертой темно-коричневой куртки, – и вы сейчас мне это отдадите.
– Почему вы так решили? – Дарио делает глоток вина из кружки, это ободряет его и воодушевляет. – У меня есть покупатель на эту вещицу.
– Он не придет, – спокойно возражаю я. – Итак?
Дарио несогласно качает головой.
– Ну знаете, сударь, я итак нажил себе приключений с этим заказом. Чуть не попался из-за одного не в меру смышленого паренька, лишился хорошего побочного дохода. Если я отдам вам то, что вы просите, мой заказчик огорчится.
Он явно намекает, что мне неплохо было бы предложить ему свою цену за украденную вещь. Хоть кто-нибудь понимает, насколько жалко выглядит со стороны наглость и глупость?
– Да, может быть, – соглашаюсь я. – Я предоставляю вам выбор. Решайте, кто, по-вашему, огорчится сильнее, ваш покупатель или я.
Нелепый торг меня забавляет, я усмехаюсь. На мой смех люди реагируют еще острее, чем на улыбку. Дарио-Николо судорожно втягивает последний глоток вина и закашливается.
– Демоны ночные! – бранится Дарио, ерзает на стуле, но, тем не менее, скрипя зубами с досады, вытаскивает из сумки серый холщовый сверток. – Мне не хочется огорчать такого любезного синьора, как вы, капитан. Вот и выходит, что я в сплошном убытке! – он закусывает губу, глядя, как я прячу сверток под плащом, и цедит с ядовитой улыбкой. – Занимательная книжица. Уж не знаю, зачем она была нужна клиенту, но рыцаря церкви картиночки в ней точно развлекут.
– Ты заглядывал внутрь? – уже поднявшись, чтобы уйти, я останавливаюсь и качаю головой. – Очень грустно. Ты сегодня действительно в сплошном убытке, Дарио.
Быстрым движением выхватываю из ножен висящий на поясе тонкий, как иголка, кинжал и прокалываю острием кисть руки парня, все еще держащую пустую кружку.
– Что за… – Дарио изумленно таращит глаза на темно-красную каплю крови, выступившую на коже, вскидывается и хочет вытащить из-за пояса широкий короткий нож в кожаных ножнах, но вдруг теряет способность быстро двигаться и косо заваливается обратно на стул.
Его глаза мутнеют и уже не могут смотреть мне в лицо, взгляд убегает в сторону. Дарио тоскливо мычит, как корова, которой перерезают горло, и роняет голову на стол, словно бы в крайней степени подпития.
– Не волнуйся, яд быстрый, – успокаиваю я, прячу кинжал в рукав и укоризненно покачиваю головой. – Пойми, ничего личного в этом нет. Просто ты не в меру любопытен для хорошего вора и так же не в меру болтлив. Зря. Ты подвел Небесных Родителей, Дарио. Они опечалены.
Когда я выхожу за дверь, ничего в таверне не меняется. Посетители дерутся, пьют, тискаются со шлюхами и проигрываются в кости. Но ни Николо Понти, ни Дарио Липпи среди них уже нет.
***
Колокола неспешно перезваниваются друг с другом, начиная свой распев на востоке, откликаясь на юге, подхватывая песню на севере и на западе. Мелодичный звон плывет в воздухе вместе с чувством благодатного покоя.
