Она не знала, когда уснула. Только то, как проснулась – от едва уловимого шороха. Простыня была смята, влажна. Сердце стучало в висках. Лирхт сидел у края постели, спиной к ней, в брюках, но без рубашки. Татуировка – нет, клеймо – на его шее была отчётливо видна. Тонкие линии, огонь, обвитый черепом. Символ Альвескардов.
Она села резко, как от удара. Её дыхание участилось, а во рту пересохло. Кровь на простыне – её кровь – багровым пятном говорила то, что она до конца не осознала: она была девственницей. Была. До этой ночи. До него.
Он повернулся. Его взгляд был спокойным. Слишком спокойным.
– Ты хоть понимаешь, с кем ты провела эту ночь?
– Нет, – прошипела она. – Нет, чёрт тебя побери, я не знала!
Она натянула одеяло, чувствуя себя обнажённой до костей. В буквальном и переносном смысле.
– Ты знал, что это значит. Ты… – голос дрогнул. – Ты знал, кем я была. И кем я теперь быть не смогу.
Он встал, не приближаясь. Затем коротко бросил, почти отчуждённо:
– Не делай из этого фарс. Ты сделала выбор.
– Я сделала выбор не зная, кем ты был, – прошептала она, – а теперь ты даже не скажешь мне, зачем.
Он подошёл к столу, взял с него простыню, аккуратно свернул – и, не сказав ни слова, вышел.
В зале штаба, где по утрам собирался совет, всё было готово к встрече. Свет от факелов отражался в полированных металлических чашах и картах. Шион, стоявшая у гобелена с гербом дома Бернсайд, повернулась к шагам.
Лирхт бросил на стол свёрток. Простыня развернулась, обнажая пятно крови на белом.
– Ты хотела доказательств, – сказал он. – Вот твоё.
Шион не дрогнула. Но взгляд её стал обжигающе ледяным.
За окном штаба мелькнули силуэты. Паулин, проходившая по коридору, замерла, уловив знакомые оттенки зелени и серебра на одеждах – цвета Бернсайд. Сердце застучало громче, в ушах зазвенело. Она резко метнулась к дверям штаба, не давая себе времени на раздумья.
Дверь распахнулась с глухим стуком, заставив всех в помещении обернуться. Внутри – Шион, женщины из её окружения, и разложенная простыня, как знамя между ними.
Глаза Паулин встретились с глазами Шион. Ненадолго. Но хватило и этого.
– Грязная девчонка, – прошипела одна из женщин.
Паулин словно окаменела. Слова ударили сильнее пощёчины, заставив сердце сжаться. Щёки вспыхнули, дыхание сбилось, как будто ей дали под дых. Взгляд её метнулся к Лирхту – на мгновение, дрожащий, полон ожидания. Но он не смотрел. Он даже не моргнул.
Пальцы Паулин судорожно сжались в кулаки. Она стояла в проёме, будто застыла между выбором – убежать или ринуться вперёд. В груди росла буря – унижение, гнев, боль. Но голос предательски молчал.
Никто её не окликнул. Никто не повернулся, чтобы сказать хоть слово в защиту.
Разговор между Шион и Лирхт продолжился, словно Паулин и не было в комнате.
Лирхт выдержал паузу, потом неспешно подошёл к Паулин и, глядя прямо в глаза, с язвительной полуулыбкой произнёс:
– Ну что, тебе понравилось? Или теперь не так вкусно, когда правда на вкус крови?
Она задохнулась. В теле всё сжалось. Он ткнул именно туда, где болело, с точностью хирурга. Сердце грохнуло, как барабан в бою. Она не могла дышать.
Он повернулся к совету:
– Прошу прощения. Просто хотелось убедиться, что девочка поняла, как работает взрослая жизнь.
Он не добавил больше ни слова. Не протянул руку. Не отвёл взгляд. Он просто прошёл мимо неё – и каждый его шаг отдавался в её груди, как удар.
