«Кажется… кажется, это и есть то, о чём предупреждал нас наш добрый Водитель, – тихо, с какой-то новой, трагической ноткой в голосе, произнёс поэт Валентин, который тоже с нескрываемой опаской и почти суеверным ужасом смотрел на своё отражение. Рядом с ним, в глубине зеркальной травы, стоял другой Валентин – с потухшими, безжизненными глазами, в старом, пыльном, пропахшем нафталином плаще, и в руках он судорожно сжимал стопку своих прежних, серых, безнадёжных стихов, которые теперь, в этом безжалостном свете истины, казались ему такими жалкими, такими бездарными и фальшивыми.
Каждый, кто осмелился взглянуть на свою душу в это беспристрастное зеркало, увидел рядом со своим нынешним, уже немного очищенным и просветлённым образом, своё старое, греховное «я» из Города Тусклых Фонарей, со всеми его укоренившимися страстями, застарелыми привычками, тайными страхами и мнимыми «сокровищами».
Тихон, бедный Тихон, с ужасом увидел рядом с собой маленького, жалкого, запуганного человечка, который трусливо прятался за его спину и дрожал от каждого шороха, от каждого дуновения ветерка. Филипп Филиппович, всегда такой самоуверенный и гордый своим умом, с нескрываемым отвращением узрел своё отражение, буквально погребённое под горами пыльных папок с никому не нужными бумагами, инструкциями, циркулярами и отчётами, из-за которых его почти не было видно. Он был похож на паука, запутавшегося в своей собственной паутине. Старушка Марфа Степановна, со слезами на глазах, увидела рядом с собой другую старушку, ещё более согбенную и немощную, которая сидела у тёмного, непроглядного окна и горько, безутешно вздыхала о своей так и не сбывшейся мечте о море, о своей бесцельно прожитой, как ей казалось, жизни.
Алёша тоже посмотрел на себя. И его детское сердечко сжалось от боли и жалости. Рядом с ним, в этой безжалостной зеркальной траве, стоял маленький, худенький, одинокий мальчик, крепко-накрепко прижимавший к своей впалой груди тусклое, мутное стёклышко – его единственное утешение в том сером, безблагодатном мире. Этот мальчик смотрел на мир с затаённым недоверием, с какой-то недетской, щемящей печалью в больших, испуганных глазах. И Алёше стало так невыносимо жаль этого маленького, несчастного себя!
«Это… это мы… такими, какими мы были прежде, – прошептал он, и голос его дрогнул. – Это наши тени… наши грехи, наши страсти, которые всё ещё цепляются за нас, не хотят отпускать…»
Если вам понравилась книга, поддержите автора, купив полную версию по ссылке ниже.
Продолжить чтение
