Я усмехнулся, с лёгкой иронией подбросив:
– Ну, если так, то выходит, тёмных эльфов стоит благодарить. Не презирать, как карликов из подземелий, а чествовать. Мир ведь обязан вам своей безопасностью?
Он не ответил. Не бросил колкости в ответ, не усмехнулся. Только чуть поторопил коня.
Я смотрел ему в спину и подумал, что, возможно, задел что-то. Что, быть может, это не гордость была в его словах, а… боль. Память. Или же вина. Кто знает, что чувствует народ, способный сотворить такое? И что чувствует тот, кто несёт за собой их прошлое?
Я затянулся снова, выдохнул в небо и откинулся назад. Мир, подумал я, полон теней. Но одни скрываются в лесах… а другие – в памяти.
Дорога к Бримуру всё тянулась. Временами она казалась живой, петляла, извивалась между холмами и зарослями, и не хотела пускать нас туда, куда мы направлялись. Утро сменялось полуднем, полдень серыми сумерками.
Первые дни шли сквозь прибрежные холмы. Ландшафт был мягкий, почти уютный. Ветер тут был солёный, с привкусом моря, и пах мхом. Птицы кричали с обрывов, где гнездились, отчего мне казалось, что они бранят друг друга. Мы с Лоринтаром почти не разговаривали. После того разговора об орках повисло молчание, которое не требовало извинений. Мы оба просто приняли его, как часть пути.
Потом холмы исчезли, земля стала плоской. Трава здесь росла рыжая, как выжженная. Воздух стал суше. Далеко, по обе стороны от тракта, стояли редкие искривлённые деревья. Мы встретили караван с торговцами. Лоринтар молча обогнал их, не пожелав даже обменяться вежливым кивком. Я поздоровался, из вежливости. Старые привычки не умирают. Один из торговцев поглядел на Лоринтара с опаской, и они быстро скрылись за нами, не желая делить дорогу.
На четвёртый день небо потемнело. Пыльная буря пришла с юга. Она не была злой, но и доброй не назовёшь. Ветер нёс песок и тонкий белый прах, от которого першило в горле. Мы натянули капюшоны, шли, пригнув головы. Я и Гаррик кашляли, бранились, плевались пылью. Лоринтар не проронил ни слова, только двигался вперёд. В тот вечер мы вошли в заброшенное святилище старого бога, имя которого стерлось с табличек. Плоские камни, обросшие мхом, и трещины, куда могла влезть рука. Там мы и заночевали.
На следующий день тропа привела нас в старый перелесок. Лес был молодой, но густой. Деревья тянулись вверх, жадно хватая небо. Под ногами чавкала гниль. Дорога исчезла вовсе, и пришлось скакать в обход. Я не любил леса. В них всегда что-то прячется. И это что-то, не всегда из плоти. Один раз я увидел, как между деревьями скользнула тень. Я схватился за меч, но Лоринтар остановил меня жестом. Просто кивнул: не надо. И мы проехали дальше. До сих пор не знаю, что это было. Иногда лучше не знать.
Наконец, ближе к шестому дню, пошли первые признаки приближения к Бримуру. Земля стала влажнее. Речки пробегали поперёк тропы. Камни были поросшие лишайником. Туман стелился низко, как одеяло. Далеко на горизонте виднелись башни. Я не сразу их заметил, принял за голые скалы. Но это были сторожевые посты. Сам форпост, как говорил мне один старый пьяница в таверне, будто врос в скалы. Его стены сделаны не столько из камня, сколько из самой горы. Бримур не для красоты. Он не сияет башнями, не блещет шпилями. Он угрюм. Массивен. Безмолвен, как могила.
Я почувствовал, как спина у меня взмокла от напряжения. Мы приближались. Каждый шаг, каждый удар копыта о землю, всё ближе. Там нас ждали. Или смерть, или золото. Или что-то хуже.
