«Весь покрытый зеленью,
Абсолютно весь,
Остров невезения в океане есть.
Там живут несчастные орки дикари.
На морды все ужасные, добрые внутри».
Будет тебе сейчас Остров невезения. Я резко шагнул к нему.
От неожиданности он даже «мяу» сказать не успел, а уже был в присмотренном мной заранее небольшом помещении, среди ведер, швабр и щеток. Руку я ему заломил за спину. А лбом прижал к холодной каменной стене.
– Ну что, воришка, отбегался? – мрачно прошипел я.
– Чернобородов, это ты? – голос его был тонкий, испуганный, и Вейсман тщетно пытался вернуть ему гордое звучание, но неизменно срывался на петуха.
– А как ты догадался?
– Отпусти!
– Хорошо.
Я отпустил его и посветил в глаза фонариком размером с авторучку, который всегда таскал с собой.
– Признаваться в проникновении в жилище будем? – спросил я уже спокойно.
– Ты что говоришь такое? – процедил Лева, которому было стыдно за свой прошлый тонкий голос, и он сейчас пытался вернуть себе лицо. – Ты хочешь унизить мою честь дворянина?
– Честь твоя дворянская если и была, то вся осталась в комнате, куда ты проник с воровской целью.
– С воровской! – Вейсман деланно, как ему казалось, обидно рассмеялся. – И что у тебя, нищего, мог украсть я, сын богатого рода, властителя пяти алхимических заводов и дирижабельной линии? Да у меня запонки стоят дороже всего твоего жалкого имения!
– Тут ты прав, – согласно кивнул я. – Но знаешь, болезнь такая есть. Люди не могу не воровать. Пусть в кармане миллион, за рублем в чужой карман полезет.
– Что ты несешь, безумный?
– Клептомания называется.
– Клепто что? – он снова рассмеялся, еще более громко и совсем фальшиво.
– Думаешь, не докажу. Докажу. Еще как.
Лева задумался. Потом нагло усмехнулся:
– Доказывай! Позорься!
Ну ничего, улыбочку-то мы тебе сейчас поправим. Я пожал плечами:
– Ладно, не бери в голову, Лева. Извини за беспокойство.
Он прищурился, и прищур был победный – мол, уел баронишку, который посмел…
– Отдыхай. У меня еще дела. В город успеть надо, пока телеграф не закрылся.
– Тебе, нищему, что, есть, кому телеграфировать? – в этот вопрос он попытался слить весь сарказм и яд.
– Ну да. Твоему отцу, владетелю пяти заводов и дирижабельной линии.
– Зачем? – изумлённо воскликнул Лева.
– Выражу сожаление, что его сын лазит по чужим комнатам и ворует. Глава твоей семьи наверняка достойнейший член общества, и неправильно будет скрывать от него такой конфуз. Лучше сообщу я, чем потом сообщит полиция.
– Отец не поверит ничтожному нищему!
– Да? Ну, конечно, он поверит тебе. Если ты ему поклянешься. На фамильном клинке.
Вейсман аж задохнулся. Но тут же сник.
– Что, нет клинка? – сочувственно спросил я. – И где же он? Куда же он подевался?
– У тебя, нечестивец, – с ненавистью произнес Вейсман.
– Да ты что. И как он у меня оказался?.. И зачем тебе были нужны мои уши, которые ты так настойчиво требовал, Лева?
– Потому что ты забыл свое место!
– Ничего. Зато отец напомнит тебе твое место.
– Что ты хочешь?
– Да ничего. Предостеречь тебя от дальнейших ошибок. И, может, договориться.
– Триста рублей, – произнес, оживившись и встав на изведанную тропу, Вейсман.
– Тебе не совестно таким мизером ронять честь семьи? За фамильный клинок триста рублей. Даже мне за тебя стыдно. А уж как будет стыдно твоей семье, которая увидит клинок на аукционе.
Ну да, я хорошо знал это не очень благородное, но порой так необходимое искусство вымогательства. Мы вынужденно пользовались им для пополнения партийной кассы. Революция стоит денег.
