Секундная заминка. Я ощутил ее дыхание на своем лице.
А потом мы резко отстранились друг от друга. Вскочили на ноги. И я ощутил чувство, не испытанное мной уже лет пятнадцать – юношеское смущение. Даже щеки покраснели. А у нее позеленели.
Это была Таласса – та самая моя соседка по парте, которая таскала портфель виконту.
– Что же творишь, зеленочка ты наша! Зачем прыгала? – переведя дыхание, возмутился я. – Что, летать учишься?
Тут она уткнулась мне в грудь носом, приобняв, и разрыдалась. В этот момент была она страшно несчастная. И плакала навзрыд минуты две, пока я не отодвинул ее со словами:
– Ну, хорош вселенский слезный потоп устраивать. Рассказывай.
– Нет! – горестно воскликнула Таласса.
– Рассказывай все, – в голосе моем прозвучал такой кинжальный металл, который пронзил мягкую преграду ее замкнутости насквозь. – Кто тебя обидел?
– Он!
– Виконт Оболенский?
– Да!
Мы сидели с ней за одной партой. Мы оба изгои. У меня есть происхождение, но нет денег и влияния. У ней нет вообще ничего, кроме предписания на учебу, которую думное боярство выдает талантам-самородкам, у кого выявлен колдовской и артефактный дар.
Я взял ее за плечи и внимательно, свежим взором умудренного опытом человека, рассмотрел. Ну что скажешь! Она была просто прекрасна. Точеная фигурка, не худая, и не полная, а именно такая, как надо. Врожденная грация, которая завораживала и поднимала в груди мужчины гамму чувств и ощущений. Красивое личико с вздернутым носиком. Огромные, какие-то беспомощные, и вместе с тем глубокие глаза. Черные, как и у меня.
В общем, картины с нее писать и в музее вешать, на радость трудящимся, чтобы те видели, к чему стремиться, совершенствуя природу тела и духа. Только вот одно смущало. Та самая зеленая кожа. Не зеленоватый нездоровый оттенок, а ярко зеленая, такая в зарослях спрячется – не найдешь.
Так и положено. Память подсказала, что она не совсем человек. Она орчанка. А ее сородичи орки – многочисленная раса, одна из многих, кого такие, как виконт, держат за служебных животных и заставляют вкалывать на себя.
– Ну, говори, что этот негодяй сделал, – не терпящим возражения голосом потребовал я.
– Не могу больше… Он… Он…Добился своего. Принудил меня… И знаешь, был ласковым в тот момент. А я… Я даже забыла, какой он на самом деле.
– Ну и ладно, дело молодое, с кем не бывает, – махнул я рукой – девки всегда и во все времена, когда находила блажь, загуливали, и трагедии из этого с бросаниями в реку обычно никто не делал.
– А сейчас стоит со своей ватагой и расписывает все, что было… И обещает в следующий раз пригласить их… И знаешь, он ведь это сделает. Нет такой мерзости, которую он не в состоянии сделать!
– И все равно это не повод бросаться со стены. Пока мы живы, все можно поправить.
– Ты прав. Я не должна… И даже уйти не могу из Филармонии. Его семья влиятельна и отыграется на сестрах.
Все же очередная волна негодования накрыла меня с головой. Какой у нас девиз? Принимай мир как есть. А вторая честь? Делай все, чтобы его изменить.
– Ну, сейчас кто-то мне ответит! – прохрипел я в ярости.
Она испуганно посмотрела на меня и даже отшатнулась. Мы с ней были всегда самые забитые, делились обидами друг с другом, стенали, жалуясь на пропащую жизнь. И ничего не делали. Все, время стенать прошло. Пришло время бить горшки. И морды.
– Жди меня здесь. И знай – все будет просто отлично. Тебе понравится…
