– Мур говорил: у верховного Бескида есть сын, наверняка, он тоже – карагай, наследник титула и Золотого меча.
– Золотой меч? – вскинулся Тимша, – значит, он на самом деле существует!
– Чего ты разволновался? – усмехнулся охотник, – какое нам дело до Золотого меча? Он принадлежит карагаям, вернее, верховному Бескиду.
– Мне, – с отчаянной решимостью проговорил Тимша, – о Золотом мече рассказывал один необыкновенный заключенный темницы, засыпанной землей.
– О небо! У тебя, зверолов, от сказок Мура разум помутился! – воскликнул Синигир и окликнул углежога:
– Эй, Мур!
Потревоженный, тот повернул голову к спутникам. Тимша даже поежился под тяжелым отсутствующим взглядом – углежог словно смотрел сквозь него.
Однако Синигир, уже успевший привыкнуть к мрачному настроению Мура, спокойно поинтересовался:
– Скажи-ка, а почему верховный Бескид не пострадал от страшной магии?
Мур тряхнул головой, прогоняя тяжкие невеселые мысли, потом вновь повернулся к огню, словно не в силах противостоять его жаркой пламенной власти, и заговорил:
– Он мудрее и сильнее других рыцарей-всадников.
– А как же народ Дювона стал жить после всех тех ужасных событий? И отчего все о них забыли? – спросил Тимша.
– Когда карагаев не стало, из памяти людей стерлись знания о войне с чародеями, реальность превратилась в сказки, где рыцари-всадники – добрые, витары – злые, добро победило зло – все ясно для простых людей, а остальное, что не поддается осознанию – просто не существует. О глоде никто не знал, война после гибели карагаев и исчезновения витаров прекратилась. Существование Дювона и окрестностей переменилось, но людям было все равно: они зажили, как прежде, радуясь покою и достатку. А рыцари-всадники превратились в героев сказок. Верховный Бескид перестал быть главой карагаев, но остался главой Дювона и всех земель. В Золотом городе и окрестностях жизнь по-прежнему подчиняется законам и традициям, созданным первыми карагаями, а верховный Бескид сам строго придерживается законов и не позволяет остальным отступиться.
– А у нас в Синем лесу все живут, получается, не ведая никаких законов, – с сожалением произнес Тимша.
– Есть неписаные законы, – задумчиво проговорил Мур, – что чтут звероловы и охотники, да и углежоги тоже.
– Ну, не знаю… когда все подчиняются законам, понятно: кто прав, кто – нет, – не согласился Тимша.
– Поверь, это определить не всегда может даже самый лучший закон, – покачал головой Мур и вновь отвернулся к очагу, – вот уйти из Синего леса углежогов заставил не закон, а их добрая воля.
– Пора, пожалуй, укладываться спать, а то утром снова начнется, – проговорил Синигир, поднимаясь из-за стола.
– На что это ты намекаешь? Что «начнется»? – недовольно спросил зверолов, справедливо приняв на свой счет слова охотника.
Но Синигир уже не слушал: он подошел к хозяину и принялся ему что-то втолковывать.
– Не иначе как просит воды ему для купания нагреть, – пробормотал Тимша.
Мур молчал, и зверолов принялся по привычке говорить сам с собой:
– Не пойму я охотника. Что за блажь: белые рубахи меняет, моется в горячей воде, сапоги какие носит! А какие блюда он ест у себя дома, из какой посуды – ты бы видел!
– Ведь твой друг из придворной дювонской знати – что же тебя удивляет? – нехотя отрываясь от созерцания огня, проговорил Мур.
Слова Мура, сказанные тихим голосом, словно громом поразили юношу: Тимша подскочил с места, вмиг оказался возле кресла, где отдыхал углежог, и молча, глазами-озерами просто умолял его пояснить: как такое может быть? Говорить зверолов не мог.
