При упоминании гигантского монстра поэт взволнованно охнул, обнял ладонями впалые щеки и опер локти о колени, точно юнец, вслушивающийся в строки жуткой побасенки с замиранием сердца.
– Так вот, – продолжил старик. – К выдумке можно быть и помилосерднее, а потому нашему пленнику сопутствует невероятная удача, и он все же проникает за стены. А дальше… Дальше любого отступника ждут холодные волны Спешного моря. С таким противником вряд ли получится договориться, – устало процедил он. – Я не слишком разбираюсь в судоходном ремесле, но твердо знаю, что с любым кораблем никому не совладать в одиночку.
Сказав так, Думитур многозначительно смолк, стараясь придать рассказу большей убедительности.
– Но ведь мы же говорим о настоящем чародее, верно? – забеспокоился тил. – Пусть, пусть он применит какое-нибудь корабельное заклятье. Уверен, таковые имеются.
– Пусть, по-твоему. Уж что-что, а науку досужего вымысла за долгие годы одиночества я постиг в совершенстве. Однако даже будь все так, как хочется тебе, длинноухий, избежать неудачи придется вряд ли, – усмехнулся калека. – Стоит кораблю отчалить, как его тут же накроет огненный залп магических орудий. В скальной породе, что обрамляет залив с обеих сторон, скрыто не меньше дюжины древних, но готовых к бою маго-пушек, которые способны разнести в щепки любую посудину, решившую покинуть порт без ведома Люто. И наконец, когда вдруг вся артиллерия разом даст осечку и позволит судну идти дальше, корабль беглеца все равно расшибется о стену иллюзорного купола, словно налетев на тупой риф во время шторма. Смекаешь, к чему я, эльф? – колючим тоном прошелестел старик. – Даже имея в руках ключ, не всегда можно добраться до нужной двери.
– Многовато препятствий, – я омрачено опустил взгляд в пол.
– Точно, броктар, многовато, – охотно подтвердил одноногий воин. – Генэди пытался уйти. Не единожды. В одну из ночей ему почти удалось. Но хозяин Крактан ревностно охраняет свои вещи, а особенное внимание уделяет тем из них, что способны передвигаться и мыслить. Мага останавливали снова и снова. И каждый раз его ждало суровое наказание. Генэди хром, потому как его ступни лишены пальцев. Целых четырех. Ровно столько попыток побега он предпринимал. За каждую, Люто самолично увечил лакана. Видимо, главарь зрит в подобной каре некую жестокую иронию.
– Ну и мразь, – с ненавистью стиснул я зубы. – Дикие звери порой милосерднее.
– Пожалуй. Мягкосердечия тут мало, это верно, – согласился Думитур. – Так же верно, как и то, что у каждого разумного есть свой предел прочности. Для большинства он измеряется количеством золота. Для других – это семья или узы рода. Иные же с радостью тонут во тьме кровавых свершений во имя идей честолюбия. Прочие готовы подчиниться в обмен на возможность лишь прикоснуться к власти или хотя бы пребывать в ее тени, довольствуясь жирными объедками со стола хозяев. Для Генэди пределом оказалась боль. Не знаю, как Люто удалось пленить Поборника и сколько пыток потребовалось, чтобы сломить его волю, но с некоторых пор голова лакана всегда сокрыта под капюшоном.
– Чепуха, – вдруг запротестовал поэт. – Я хорошо осведомлен о нюансах культур мыслящих обитателей Тилрадана. И о традициях расы лаку мне, безусловно, известно достаточно многое. Лаканы никогда не покрывают головы полностью. Их народ вовсе не приемлет прятать под одеждами то, что считает достоянием среди подобных себе. Скорее наоборот. И если бы вы, мои не слишком образованные приятели, обладали той же осведомленностью, что и я, то тоже наверняка знали бы, что по рогам лаку можно легко судить о возрасте, принадлежности к династии, умственной силе, а иной раз и о величине богатства. Это же, если хотите, настоящее знамя. Символ сродни высокому титулу какого-нибудь благородного эльфийского дома или вычурному гербу монарших наместников людских провинций. Знак достоинства, воспринимаемый как личная реликвия, наконец. Для чего же тогда скрывать…
