В Москве я задержался. Попал в общежитие Литинститута на улице Добролюбова вместе с кем-то из абитуриентов. За каким дьяволом, мы поехали туда, я уже не помню.
Это жёлтое семиэтажное здание было построено где-то в конце 50-х годов. Но выглядело оно непрезентабельно. Внутри тоже не было порядка. По паркету на пятом этаже пытался кататься пьяный парень на лыжах. У него это не получалось, и он то и дело падал.
Я так и не понял, кто составлял контингент общежития. Скорее всего, тоже абитура, потому что у студентов были каникулы. Но не берусь утверждать это на сто процентов.
Комната, куда мы постучались, была грязной, все вещи были раскиданы. Разбитое окно заткнуто подушкой. За столом сидели двое человек явно старше нас – им было на вид под сорок. Оба густо заросшие щетиной.
Нам пришлось ждать того, к кому мы пришли, – его послали в магазин за очередной бутылкой. Но мы принесли свою, и предложили хозяевам выпить. Те с радостью согласились.
Тут дверь открылась и появился ещё один жилец – его представили как классика якутской литературы. Но он пить с нами отказался. Пошарил в своей тумбочке, достал флакон одеколона и схватил стакан со стола, намереваясь вылить в него его содержимое.
Но стакан у него отняли.
– Хватит, Айдар, – сказал один из «ощетиненных», – на тебя стаканов не напасёшься. Как ни возьмёшь какой, все «Тройным» одеколоном воняют. Пей из горлышка.
– Так оно же узкое, – оправдывался Айдар.
– — А ты раскрути посильнее посуду, – вразумляли его. – Быстрее пойдёт.
Айдар опустошил флакон и завалился спать. Храпел он очень музыкально.
Пока мы допивали принесённую нами бутылку, пришёл «гонец». И не один. С ним был ещё какой-то скуластый мужчина, тоже гораздо старше нас.
– Шукшин, – сказал он, протягивая мне руку.
Мне эта фамилия тогда ни о чём не говорила, хотя она уже была на слуху. Годом раньше на экраны вышел фильм Шукшина «Живёт такай парень», в журнале «Сибирские огни» печатался роман «Любавины». Но я не видел фильма и романа не читал и подумал, что это – очередной «классик якутской литературы». К тому же новый знакомый был изрядно пьян.
– Вот оформляю свой развод с Викой, – объяснил он своё состояние.
Только потом стало понятно, что Вика – это Виктория Софронова, которая в феврале 1965 года родила от Шукшина дочь Катю. Шукшин приглашал нас в Свиблово, где он недавно получил квартиру, чтобы продолжить пьянку. Но туда мы не поехали. Так мы избежали скандала – много времени спустя я узнал, что практически каждая попойка Василия Шукшина кончалась мордобитием. Он бросил пить то ли в 1968-м, то ли в 1969-м году…
Позже мне попалось на глаза стихотворение Александра Воронина, посвящённое общаге литинститута. Он очень точно описал то, что там творилось:
«На Добролюбова спокойно,
что удивления достойно.
Должно быть, пьянствуют пристойно
на всех прожженных этажах.
Молчанье в коридорах бродит,
и ничего не происходит,
но этот дом, в каком-то роде,
как злая брага на дрожжах».
Ложись! Граната!
Вернулся в Ставрополь – меня ждёт повестка в военкомат. И я взял под козырек, да еще и сманил с собой на армейскую службу соседа Сашку Ильченко по кличке Хаким. Он попал в другую команду, но попросился вместе со мной, в ракетные войска. И мы отправились в Казахстан.
Тогда о том, что нас ждёт, я не имел ни малейшего представления. До отправки в часть оставалось десять дней, и я не знал, что делать. На календаре – сентябрь, все мои друзья поступили в вузы. Мы же с Хакимом маялись от скуки, фланируя во дворе в надежде встретить кого-то. И встретили Юру по кличке Старший тренер. Так прозвали его за то, что он как бы курировал молодняк, давая уроки начальной алкогольной подготовки. Узнав о том, что мы скоро будем нести службу ратную, Юра оживился.
