— Выходит, словенская девчонка так ловко приласкала тебя поленом? — сквозь смех поинтересовался Эйвинд. — Она и впрямь заслуживает свободы, Гуннарссон!
— Правду сказать, — отсмеявшись, проговорил Халльдор, — я бы оставил себе самую младшую. Все равно датчане не дадут за нее много серебра. Но это не мне решать, а тебе, брат.
Эйвинд конунг внимательно поглядел на него, затем перевел взгляд на белокурую пленницу:
— Хочешь взять ее как жену или как рабыню?
Юноша, не раздумывая, ответил:
— Рабыня мне не нужна.
— Гляди, как бы такая жена в первую ночь не вонзила нож тебе в спину! — фыркнул Ормульв. Но Халльдор сделал вид, будто не услышал его слова.
— Что ж, — проговорил Эйвинд, глядя на младшего брата, — проси, чтобы кто-нибудь назвал своей сестрой или дочерью словенскую девушку и дал ей новое имя. Ему и заплатишь свадебный выкуп, когда соберешь его, как положено.
Когда довольный решением Халльдор ушел, конунг повернулся к побратиму:
— Хорошо бы стребовать выкуп побольше. Чтобы у обоих было время подумать.
Все, что было добыто в походе, выносили из трюма на берег — морскому коню нужен отдых, но перед этим следовало освободить его от груза. Раскладывали на холстинах легкие теплые меха: лисьи, куньи, беличьи; выносили свернутые ткани, кожаные тюки, лен и пеньку, скатывали по мосткам бочонки с солониной, зерном и медом, с особым бережением выкатили пару бочек с дорогим заморским вином. Позже придет конунг со старшими, все пересчитают да определят, что пойдет на обмен или продажу, а что пригодится в хозяйстве или станет наградой тем, кто на этот раз проявил больше доблести и отваги.
Ближе к ночи с опустевшего корабля убрали мачту и вынесли на берег вырезанного из дерева дракона, грозно глядевшего с форштевня в чужих краях. До следующего плавания дубовая лодья простоит в корабельном сарае — недолго, ибо впереди было лето, время морских походов к дальним берегам.
В надвигающихся сумерках остров казался словенским девчонкам вершиной Железной горы, восставшей из кромешной тьмы Исподнего мира. Куда ни глянь — черные скалы да валуны, похожие на головы великанов, камни, покрытые пятнами лишайника да птичьими отметинами. Не радуют глаз зеленые поля, не видно густых лесов, а глаза поднимешь — сквозь вечерний туман белеет холодный склон: снег, поди, не тает на нем даже летом. И за крепким частоколом темнеют покатые крыши домов — все чужое, незнакомое, страшное.
Матушка-земля родимая, доведется ли вновь тебя увидеть?
Когда пленников увели, Эйвинд конунг велел своим хёвдингам собраться в дружинном доме, а сам задержался возле сундуков с оружием. Здесь его и нашел Асбьерн.
— Ты должен знать, — сказал он так, чтобы другие не слышали. — Одна из пленниц и есть та девушка, которая прошлым летом спасла мне жизнь. Я рассказывал о ней, когда вернулся.
— Помню, — сдвинул брови конунг. — Хорошо же ты отблагодарил ее за спасение!
— Вышло так, что ее пленил Ормульв. Это он заметил девчонок, убегающих в лес. Я нашел их укрывище уже разоренным и охваченным огнем. Успел вынести из горящего дома ведуньи только сундучок с травами и настойками, а на берегу возле корабля увидел ее волчицу, которую пытались поймать трое наших воинов. Она прыгала и скалила зубы, но не убегала, хотя лес был совсем рядом. Когда я накинул на нее веревку, она зарычала, но пошла за мной, словно собака.
— Наверное, волчица тебя помнила, — сказал Эйвинд. — А пленница?
