— Ты не потянул? — Мне, правда, без всякого злорадства, любопытно.
— Типа того. Не такой уж я был лоботряс, но химия мне не давалась. Да и интереса никакого не вызывала. В конце концов химичка сдалась и отправила меня к Глебу на поруки. Собственно, на его объяснениях и подсказках я и получил свою «четверку с огромным минусом».
— Ничего себе, — замечаю я. — Вы очень давно дружите. Не представляю, как меня занесло в вашу компанию.
— У вас с Глебом есть общая черта, — сообщает Влад. — Иногда вы те еще зубрилы.
Пусть в его словах нет намерения задеть — только безобидное подначивание, я все равно инстинктивно огрызаюсь:
— Не у всех были родители-бандиты. К счастью.
— Ты недалека от правды, — посмеивается Влад.
— А что насчет тебя? Ты до сих пор живешь за счет не самых честных денег?
Его лицо мрачнеет.
— Я едва ли успел почувствовать эти самые деньги. Отца посадили, когда я учился на третьем курсе.
Я судорожно выдыхаю и лепечу:
— Извини. Мне не стоило…
— Все нормально.
— Еще раз извини, — повторяю я настойчиво. — Давай лучше поговорим о чем-то менее проблематичном.
— Например?
— Как мы поженились?
— Ты про церемонию? — уточняет Влад. В его взгляде, однако, мелькает выдающая понимание настороженность: суть моего истинного интереса ему точно ясна.
— Нет, — трясу я головой и, дабы смягчить свою категоричную требовательность, добавляю: — Ну, или в том числе.
Он неопределенно дергает плечом.
— Я не мастер рассказывать романтические истории. Что именно ты хочешь знать? Так будет проще.
Недовольно поджав губы — непрекращающиеся попытки Влада ускользнуть от прямого ответа на любой из моих вопросов снова раздувают угасшее, было, пламя раздражения, — с минуту я задумчиво молчу. Упорядочить весь хаос бурлящих внутри моего разума беспокойства и непонимания кажется непосильной задачей. Особенно сегодня, когда я искренне стараюсь не превратить нашу с Владом цивилизованную беседу в допрос с пристрастием — пусть и очень хочется.
— Расскажи, как так вышло, что мы вместе? — прошу я.
Наши начавшиеся с неприязни и лишь спустя годы переродившиеся в брак отношения любопытны мне до невозможности. Сложно представить, отчего мои чувства изменились столь кардинальным
Сосредоточившись на безмолвствующем Владе в ожидании новых частичек информации о моей забытой жизни, я испуганно вздрагиваю, когда в дверь палаты коротко и негромко стучат.
— Добрый день! — В проеме появляется доктор Питерсон. — Кристина, мистер Покровский. — Он быстро встречается взглядом со мной, затем с Владом и кивает нам обоим с вежливо-профессиональной улыбкой на тонких, испещренных морщинками губах. Мы бормочем ответные, несколько растерянные приветствия. — Прошу меня простить за это вторжение. Мне передали, что вы оба сейчас здесь, и я захотел лично обрадовать вас хорошими новостями.
— Конечно, — лепечу я и, взволнованно сжав в ладонях край одеяла, замираю, игнорируя разгоняющееся в груди сердце.
Слева от меня раздаются приглушенные шаги. Не оборачиваясь, я чувствую приближение Влада: слабое движение воздуха около кровати, приподнявшиеся на голой коже рук волоски, нависшая надо мной тяжесть чужого присутствия.
Доктор Питерсон опускает глаза к планшету и, посматривая в только ему доступные данные, чередуя медицинскую лексику с общечеловеческой, вдается в объяснение моего нынешнего состояния.
Среди многих и многих малопонятных неподготовленному человеку предложений звучат и те, что вселяют надежду: полученные мной при аварии повреждения мозга не столь серьезны, как могли бы быть, шансы на частичное или полное возвращение воспоминаний невелики, но и не равны нулю.
