широкой первою накидкой
из бессознанья белый диск.
Желтеет дальше мило детство,
вверх юность розово цветёт,
а зелень – молодость в эстетстве,
синеет взрослость. Высь растёт.
На столбик следующим слоем
ложится старость серо, вкривь.
Великий фатум и надстрои.
Порой нанизан цвет иль три…
Спаялись радужные вспышки
из лет, событий, бед и проб.
Венчает стела чёрной крышкой,
под коей малый красный гроб…
Пропойца
Пивною пробкою медаль
за мысли, крупные испитья,
за то, что дальше всех блевал,
за бой кулачный, тел избитья,
измены, крики, грязный гул…
Ты похмелялся, отняв соску!
Пропиты в зиму свечка, стул,
ребёнка плед, жены расчёска.
Бутылок гул, как гор парад.
Вино с обеда до обеда.
А у других пучок наград
за книги, песни и победы.
Твои ж в мешок, снести в утиль.
И нет истории сей хуже.
Как будто вовсе ты не жил,
топился в красках, умер в луже…
Космический мастер
Иглой меж пуговиц цветастых,
вдоль пашни ткани путь ведёт,
цепляет звёзды неопасно -
Господь рубашку тихо шьёт.
И блёстки холодно сияют.
Покрой изящен, статен рост.
Чуть неумело пришивает,
немного шарики вразброс.
Он чинит дыры и подкладку,
и астероидом жарким прям
просторы гладит и подмятки,
готовясь к рауту и дням.
С улыбкой, битою ль щекою,
рукой дрожащей мастерит
пошитый фрак, мечтой влекомый,
что в лучше эру воспарит,
войдёт в великий зал, богатый
из туч и мрака тысяч лет,
в цветочный холл и сад лохматый,
плодовый, ласковый, без бед.
Желает в новый век, наверно,
из эры худшей, рвущей прочь,
а вместо бабочки нашейной
пылает солнце, крася ночь.
Воинские похороны
Земля по крышкам пала -
звук клавиш пианино
средь кладбищного зала
и труб, кустов, осины.
Три выстрела конвоя -
столетний ритуал.
Все почести героям
сам Боже бы воздал!
Плечом к плечу в траншее,
как прежде, и родны.
Цветы оранжереи,
что ныне все мертвы.
Печально залпы дали -
для них последний град.
Пускай внизу медали,
как звёзды, им горят…
Василёк
С добрейшим Машутром, цветочек,
уютных ночей светлячок!
Медальки прекраснейших мочек
сияют с серьговым пучком.
Светилом ясней поднимайся,
пространство собой озаряй,
и счастье творить принимайся,
мечтами, добром засоряй
все взоры, смотрящие грустно
иль вовсе незнавшие сна;
мелодией лейся искусно!
Ты, будто живая весна!
Танцуя в пижамном убранстве,
отпив мёд, цветочковый чай,
войди в мир таблеткой, лекарством,
лечи его, свет излучай,
и радуй печальные лица
улыбкой, чтоб лёд растопить,
цвети и живи озорницей,
какую хотят все любить!
Просвириной Маше
Гламурная болезнь
Вколите мне в губы резину,
желаю бровей татуаж,
из стружки причёску-корзину,
пейзажный, крутой макияж,
моднейших одежд и вещичек,
бутылку vip-vip коньячка,
вполне человеческой пищи,
массаж и шугаринг сучка,
и плавать расслабленно в море,
ныряя за жемчугом днём.
Намажьте на коже декоры
и мушку забейте гвоздём.
Всё это ведь есть у Мальвины!
Кипит аж бревенчатый пыл.
Червяк в голове Буратино
сожрал ум, который чуть был.
Желающий покоя
Дайте, китайцы, покоя,
люди народностей, рас!
Я в мавзолейском покрое
вволю наслушался вас,
вздохов, речей бестолковых.
Взгляды век чешут стекло,
что аж зудят небелково
глаз позакрытых окно.
Будто в окованном трансе,
смирно, без чувства лежу,
но вот внутри так опасно
нервы искрят, и молчу.
Как муравьи над добычей,
стая шакалов, волков,
и вереницею птичьей -
долг и обычай веков!
Коль и схоронят с отпевкой,
тело изведает мреть,
черви, кроты и медведки,
знаю, придут посмотреть…
Sondercommando
Горит чурак телесный,
доел костёр губу,
шкворча тяжеловесно,
