летя дымком в трубу.
Коптят носилки, стенки
чуть бледные дрова.
В четыре пересменки
вершат рабы дела
в угоду чёрту, бесам.
Творятся пал и мор.
Печными углем, лесом
стал шапочник, актёр
и жёны их – штакеты.
Дым хлопьями из труб.
И даже щепки-дети
в пылающем жару.
От пламени и крови
краснеет дверь, кирпич.
В весельи адском брови
заказчиков, чей спич
ехидно, зло сверкает
клыками в свете, тьме.
Вертеп злой не сникает.
Гарь, акты, как во сне,
по воле слов, декретов.
Я – раб, что должен жечь.
И коль дотлеют эти,
то мной заполнят печь…
Черепки – 3
Монеты, скоплённые детством
от сдачи бутылочных тар,
вмиг отняты были посредством
родивших. Бьют слёзы и жар.
***
За общим столом тишина
как форма семейного счастья?
Нет, то – безразличья волна
и первозначенье ненастий.
***
Гляжу на улицу, не видя счастья дома,
и собираю блик улыбок, краски в ларь.
И век живёт внутри эмоций кома.
Но за окном всё те же мусор, хмарь.
***
Сорок три позы меж дней
влажно и жарко балуют…
Но лишь одна всех важней,
где тебя просто целую…
***
– Давленье сто сорок на сто
и мутность в седой голове…
– Идёшь ты к обеду, иль что?
Купить одну лампочку, две?
***
Высоковольтный провод
зубами, крик дитят.
Курю, пивной бью рокот
с другими. Яжемать…
***
Одной пузырь-обуза,
что был послушен, тих,
созрев, истёк из пуза,
теперь груз для двоих…
***
Не в дни веселия, а страха,
чумы, горенья душ и пихт,
в период войн, тоски и краха
мной был написан лучший стих!
***
На ключ берлогу, в уши пробки,
под бок бочонок, самосад,
и для спокойствия, страховки,
от муравьёв – початок в зад.
***
Я много видел дел, приколов,
несправедливости, но так -
нет прилагательных, глаголов
у слова "хна" – обидный факт.
***
Часы ломаются – не вечны.
Застынет время и ход лет.
Иль коли их побьём увечно,
то перестанем все стареть…
***
Мир называя корявым и гадким,
что отзывается в каждой судьбе,
чьи расшатались фундамент и кладка,
часто мы меряем всё по себе.
***
Бывают боль и грусть итогом
от ласки, лишним Бог, родня.
В пылу любви сгорает много
от чересчурного огня…
Шарики
Зелёный, красный шарик,
а между – целый ярд.
Фонарь над тканью жарит.
Весь вид – почти бильярд.
Живут, вращаясь, стоя,
сверкают, ждут тычка.
Сукно в преддверьи боя
с боков иль свысока.
Вокруг святое действо.
Парю, как Бог. Миры!
Как избран для судейства
на тихий акт игры.
Так грустно, одиноко
шнуром прицеплен я
стеклянно и двуоко
вишу, на них смотря.
Тут ширь и звёздь резная.
Сюда ль придёт душа?
И бабочка стальная
мигает шнур держа…
Камедь
Янтарный желвак иль застывший сироп
из дерева вытек, смолою замёрз.
Он полз, чтоб коснуться зелёнистых сдоб,
бутонов волшебно раскрывшихся роз.
Пузатая капля. Недолгий поход.
Подтёком сияет в лучистом гореньи.
Проторил кротом он кору и свой ход,
направил себя по тропе избавления
от плена древесного, тверди и тьмы.
Лишь греются кожа и листья с плодами.
И он возжелал посмотреть в эти дни,
и вырвался лавой, простившись с годами
незнанья и мрака, спокойной тоски,
в годах исполнения чёткого долга,
густого теченья… Пробил он куски
и щели, снаружи ища ли свет, Бога.
Законы нарушил, тюрьму распахнул,
нарывом застыл на коричневой коже,
но всё же увидел, влюбился, вздохнув,
и путь он закончил, едва ли чуть пожил…
Долг родителям
Обиженность ребёнка
и рёв – он детски ждал
машинки иль котёнка.
Но их не обещал
никто. Но ждал отважно.
Пусть будет год не сыт,
пусть холод, мрак очажный
и дырка в дне корыт,
зато главней подарок
как данность, факт и долг.
И крик меж комнат, арок,
