Блаженны чистые сердцем - страница 2

И вот меня встречает заснеженный сад, солнце, чудесная улыбка Дани – другой мир, другая жизнь! Зашла Варвара Карловна, жена Левиного дяди Евгения Евгеньевича, и велела придти к ней на елку всем нам троим с няней и Даней. Я пыталась отговориться усталостью, но она решительно заявила, что стесняться нечего: на елке не будет ни одного чужого гостя, только свои домашние и дети. И София Осиповна ее поддержала, и четыре Левины сестры. Отправилась. Даню нарядили в одно из обезьяньих платьев, он стал не похож на себя, но был веселым и благодушным. Нам отвели конец стола, уставленный сладкими пирогами, печеньями и конфетами. Мы с няней поддерживали Даню подмышки, и он плясал на столе, привлекая к себе молодежь, уже держащуюся на ногах самостоятельно. По их мнению, Данька был лучше всех – им нравилось, что голова у него круглая и совсем лысая, как яблочко. А сам он радостно смеялся, глядя на горящую и звенящую елку.

«Своих домашних» было так много, что я никого кроме тех, кто из нашего дома, не могла запомнить. Насчитала до 80, махнула рукой, перестала считать. Варвара Карловна и Евгений Евгеньевич были людьми бесконечной доброты. С членами семьи считались не только сыновья и дочери с женами-мужьями и детьми, но и бывшие жены с новыми мужьями и с новыми детьми. Много было подростков, стипендиатов из соседних деревень, бывшие учителя и воспитательницы, давно породнившиеся, приезжающие на праздники или живущие в доме. Мы с няней Грушей очень скоро почувствовали себя близкими родственниками и веселились у елки, большой и густой, как целый лес. Девушки позвали меня таинственными знаками гадать в «дом для духов». Оказалось, что кроме трех больших, соединенных галереями домов, где жили семьи трех братьев, существует четвертый дом их отца и матери – прадедушки и прабабушки Даньки. Они давно умерли, но дом поддерживался в большом порядке со всей старой мебелью. Это и был «дом для духов». В комнате, где стоял туалет с большим зеркалом и стенным зеркалом позади…

Я ничего не помню из этого гаданья, я была очень взволнована, мне казалось, что в один день я прожила целое столетье.

Поль Арманд, мой пра-пра-прадед, первый предок по мужской линии, о котором до меня дошли сведения, был зажиточным нормандским крестьянином. Он жил в конце XVIII века и сочувствовал роялистам, а, может быть, и участвовал в вандейском восстании… Революция сильно пощипала его, он бросил хозяйство и после долгих скитаний осел в Париже. Там открыл сапожное заведение.

Прослышав, что в России французы до такой степени в моде, что любой французский сапожник может стать если не губернатором, то, по меньшей мере, гувернёром, он продал мастерскую и переселился в Москву. Оказалось, что в России есть занятие более выгодное, чем воспитание дворянских сынков – торговля вином. Используя свои парижские связи, он стал возить французские вина и перепродавать с изрядным барышом. Вскоре у него была своя фирма, которая имела отделения в нескольких городах России. Но однажды зафрахтованный им корабль с грузом ценных бордосских вин отправился на дно в Бискайском заливе. Эта катастрофа совершенно его разорила. К его чести надо сказать, что он был не только оборотист, но и настойчив. Он начал всё сначала. И лет через десять восстановил состояние и фирму.

Но началась война с Наполеоном. Поля, как неприятельского подданного, вместе с 40-ка другими французами выслали в Нижний Новгород.