Мужчина прикоснулся легким поцелуем к основанию у роста волос, и меня практически прострелило желанием. Никогда не знала, что именно там скрывается моя точка джи, но, кажется, этот человек был самым высоким профи в завоевании и доставлении довольства женщинам…
— М-м-м, — пророкотал он, тихо, но так уверенно, что мои поджилки затряслись. Еще мгновение, и…
Палка!
Их последних сил удерживая в себе ускользающее сознание, я сжала руку сильнее, замахнулась ею и ударила прямо в сердцевину невидимого капкана, который находится перед нами.
Капкан защелкнулся с железным лязгом и тут же перерубил дерево на мелкие щепки.
Морок возбуждения рассеялся.
— Что? — говорить или объяснять чего-то уже не требовалось, мужчина отшатнулся, я почти отпрыгнула.
— Это капкан… на животных…
Глаза его заблестели в темноте каким-то жутковатым желтым отсветом…
— Я не предупредила вас, вот, хотела спасти…
Он мотнул головой, склонил голову, так, что жесткая борода проехала по вырезу футболки, внимательно глянул на меня, на капкан, на палку в моей руке.
А потом вдруг развернулся и быстрым шагом пошел обратно. В лес.
8. Глава 8
Пусти, пусти, пусти…
Все конечности одеревенели. Горло сжало спазмом – ни крупице кислорода не пройти. Перед глазами замелькали разноцветные искры.
Сон обрушился лавиной, и, несмотря на то, что я понимала, что нахожусь не в реальности, но все равно стало жутко.
Легкие опалило огнем.
Пусти!!!
Пусти, прошу!
Судорога прокатилась по телу, и в правом боку резкая боль пронзила все тело, до самых кончиков ресниц.
Рот изогнулся в немом выкрике.
Пусти, прошу!
От сильного удара голова дернулась. Паркетная доска скрипнула. Затылок обожгло болью.
Эта тварь не жалела себя – если удар, так со всей силы. Если слово – так от всей скотской души. Я не слышала звуков, после того, как показалось, что хрустят ребра, мысленно приказала себе не фокусироваться на окружающей действительности, будто бы нырнула в себя. Если нет возможности спасти тело, нужно постараться уберечь хотя бы разум.
Правый бок жутко обжигало болью, будто бы огненный прут несколько раз проворачивался, желая достичь опаленного нутра, осквернённого нутра, которое позволило себе породить то, что следовало умертвить в самом зародыше…
Дернувшись от этой мысли, повернула голову в сторону, чтобы не видеть мужских ботинок, и тут же зажмурилась от новой волны боли.
Энк!
Резко открыла глаза и даже не сразу поняла, что произошло.
Нет, я уже не в своем доме. Я в СВОЕМ ДОМЕ, и в этих словах теперь существенная разница. Все тело зудело, горело, болела каждая косточка. А правый бок так и вовсе полыхал огнем. Но ненавистных мужских ботинок не было рядом – это был просто сон, воспоминание о том, что случилось, о том, что больше никогда не произойдет…
Точно также, как во сне, я повернула голову вправо, чтобы как всегда поискать глазами своего сына, и увидела, что кровать рядом пуста.
Энк!
Буквально соскочила с места, рванула вперед, едва не ударилась о приоткрытую дверь (а ведь еще вчера она была закрыта!), путаясь в ногах, побежала по темному коридору, который теперь отчего-то душил, казался враждебным и холодным.
— Энк! Энк!
Эхо гулко прокатывалось по дому, отражалось в старинных зеркалах, тонуло в портьерах. Голые ноги жгло холодом, и это несмотря на то, что еще вчера стояла аномальная жара. Или это мое сердце сейчас отзывалось морозом на всю окружающую действительность?
