По позвоночнику поползла капля прохладного пота.
Пальцы на руках затряслись.
Энк пропал.
Мой мальчик…
Открытая входная дверь добавила бензина в костер моих переживаний. Я знала точно – я вчера ее закрывала, тем более помятуя о том, что моя нехитрая преграда – капкан – пришла в негодность…А теперь она была открыта.
Энк…
Нас нашли?
Он ушел?
Он - ….
Сердце билось в голове, в ушах, в пятках – везде, но только не в грудной клетке. Там же, казалось, разрасталась чернильная мгла.
Я выскочила на улицу, привычно поморщилась от яркого солнца и вида изумрудной травы, и вдруг услышала разговор, от которого тело покрылось гусиной кожей…
— Оттягивай стрелу дальше, дальше, чувствуешь натяжение? Как только пальцам станет больно, а тетива зазвенит возле уха, тут же отпускай захват…
Мужской голос говорил участливо, уверенно, негромко и при этом очень тепло. Но паника уже вовсю пульсировала в моей душе, а потому волнение взвилось в душе с новой силой.
Я рванула за угол дома, и едва не споткнулась о насмешливый и в то же время предостерегающий взгляд голубых глаз.
Сосед, все такой же мрачный в своем черном одеянии из футболки и темных джинс, резко поднял голову и впился своими невозможно светлыми глазами в мои. Я сглотнула.
Энки, уже одетый в шорты и рубашку, натягивал небольшой самодельный лук, целясь стрелой в нарисованное на заборе яблоко. Судя по его улыбке, по выправке маленьких плеч, он совсем не чувствовал себя одиноко, а словно пребывал в своей стихии, плывя по волнам доброжелательного настроения нашего странного соседа.
— Ма…малыш! — сглотнув, тихонько позвала я его, чтобы не спугнуть.
Энк глянул на меня через плечо и натянул потуже лук.
— Что ты делаешь, котенок…
При этих словах сосед, который вот только вроде бы расслаблено стоял рядом с Энком и с ехидцей щурился в мою сторону, вдруг выпрямился, словно в него вогнали серебряный кол, и грудь его дернулась в сдерживаемом рычании.
Я округлила глаза.
— Энктагя!
Сын даже плечом не повел. Он отвернулся спиной, сильнее натянул лук и быстро отпустил стрелу. Тетива зазвенела, отпуская из плена самодельную небольшую стрелу с острым наконечником и впилась в забор, распространяя вокруг себя резкий отзвук победы – заточенный конец впился ровно в сердцевину нарисованного мелом яблока.
— Малыш! — сын отбросил в сторону лук, повернулся к мужчине, который стоял рядом и терпеливо объяснял, что делать со стрелой до моего появления, прижался к нему, приобнял, и только после этого побежал в мою сторону.
От изумления я не могла произнести не слова. Энк видел этого человека едва ли не в третий раз в жизни и позволил немыслимое – не только прикоснуться к нему, но и приобнять! Что бы сказали врачи, у которых мы наблюдались с ним? Также развели руки в недоумении?
Сосед не опускал прищуренных глаз и все также смотрел внимательно на меня. Он распрямился во весь свой немаленький рост, и теперь снова казался огромной черной горой, освещаемой южным солнцем.
— Я победил! — вдруг выкрикнул Энк, повернувшись к этому невозможному мужчине, вскинув руку в победном жесте вверх.
— Энки! Энк! — из моих глаз брызнули слезы. Я опустилась перед ним на колени, прижала тельце мальчика к себе, слушая, как его маленькое сердечко асинхронно перестукивается с моим.
Сын изворачивался от моих поцелуев, пропитанных солью слез.
— Энки! Скажи еще! Скажи еще что-нибудь!
— Я победил, — повторил он еще тише, а я едва не зарыдала от звука его голоса.
