Едва наши губы разомкнулись, я увидела, как глаза его, набрякшие от возбуждения, потемневшие, вдруг расширились, пожелтели, зрачок вытянулся и стал больше похожим на зрачок дикого животного.
От растерянности, боясь, что он заметит мое изменившееся состояние, то, что тело обмякло от такой странной ласки, что руки задрожали от желания прикоснуться к сильному телу, я прошелестела:
— Ты бы побрился для начала, пещерный человек…Очень колется твоя борода…
Он отпрянул.
Дернул плечом и поступил ровно так, как обычно – быстрым, четким шагом направился вон со двора, и уже через мгновение мужчины уже не было рядом.
Я выдохнула и едва удержалась на ногах. Слишком сильные эмоции. Слишком много произошедшего. Слишком острые переживания.
9. Глава 9
— Милый, как бы мне хотелось, чтобы ты сказал что-то еще! — обратилась я к малышу. Но Энк, как и несколько часов назад, хранил свое привычное молчание.
Мы спускались по асфальтовой дороге в деревню, чтобы купить еще краски, самой дешевой, потому что все, что находилось в кошельке, таяло с неимоверной скоростью. Если бы этот дикий сосед знал, сколько осталось у меня денег, он бы так просто не разбрасывался таким предложением, которое успел сказать перед тем, как я ему нахамила.
«Уехала». Трижды ха! Мне не хватит денег даже на билет до столицы. А потому нужно придумать, что сделать, чтобы найти источник для заработка тут, в деревне…
Чем дольше мы здесь жили, тем больше мне казалось, что наша прошлая жизнь осталась там, где ей и место – в прошлом. А это значит, что нас никто не найдет и пора выстраивать новую жизнь – по кусочкам, по кирпичикам.
Тем более сейчас, когда мой малыш заговорил.
Заговорил!
С полугода врачи ставили нам отставание в развитии.
А Энку уже пять лет.
«Я победил» - это его первые слова, которые он произнес. Произнес после того, как провел время с этим человеком…
От боли виски снова запульсировали – каждый наш день состоит из такого количества решений, в которых нужно не ошибиться, а мне…Мне нужно принимать решений вдвое больше, если не втрое. Какое-то странное ощущение затягивающейся на шее удавки, которое появилось еще вчера, никак не хотело проходить, и постепенно все росло, росло, разрасталось и укоренялось в мозгу, да так, что, казалось, я уже чувствовала на шее движение шершавого корабельного троса…
Едва прохлада дороги закончилась, я поняла, что это ощущение надвигающейся беды возникло не случайно, если вообще было связано с нами.
У первого же дома стояли трое мужчин. Лица напряженные, за плечами – охотничьи ружья.
— Не будем ждать парней, идем по квадратам, — слышу я обрывок разговора.
— Доходим до ручья, а там вдоль побредем, — отзывается второй голос.
Мы с Энком переглядываемся, чувствуется, что речь идет не о простой охоте.
И тут же получаем ответ на свой не заданный вопрос – по пыльной тропинке сбоку большого дома бежит невысокий мальчишка. Поравнявшись с нами, он делает большое круглые глаза и шепчет нам новость, которую мы точно не ожидали услышать ранним солнечным утром:
— Слыхали? Сын у кондитерши пропал!
— Как – пропал?
— Как – как? — подбочинившись, он продолжает: — ну как дети пропадают? На улице – следы волка, в доме – никого, дверь нараспашку.
— А давно мальчик-то пропал?
— Ищут уже несколько часов!
— Хватит болтать! — окликает его один из мужчин, оставшийся позади, и мальчишка, спохватившись, бежит вперед, к ним.
