— У меня есть документы, — прижимая сына крепче, чтобы он не испугался, дышал ровно и спокойно, говорю этому захватчику, но он только хмыкает, и эта гримаса невероятно злит.
— Подотрись своими документами, — поводит он плечом и заводит одну руку за спину. Я тут же прижимаю голову малыша к своему плечу, чтобы тот не испугался этой грозной демонстрации силы и мощи, которая волнами исходит от мужчины.
— Хозяйка Кивайдина – я. Вам лучше уехать, — странно, но мой голос совсем не дрожит, в отличие от поджилок.
Он без слов делает шаг вперед, сокращая расстояние между нами, и выводит руку вперед. Я замираю. Совершенно точно в его руках – оружие. Большой пистолет, такой же тяжелый и опасный, как и его хозяин. Бородач ухмыляется, правильно оценив мою реакцию.
— Плевать. Считаю до трех.
Я отшатываюсь.
О небо! Восемь часов мы с сыном летели в самолете, трое суток добирались до этого места на попутках, тщательно заметая следы, чтобы не оставить ни единого упоминания о себе никому, кто может пойти следом, и все это ради того, чтобы, как только мы окажемся у цели, нас расстрелял какой-то грабитель?
— О том, что мы здесь, знает много людей, нас будут искать, — делая шаг назад, вру твердо, но ему хоть бы что.
— Три…
— Вас сразу найдут и посадят в тюрьму, с отягчающими, потому что ребенок – не совершеннолетний, — язык распух и еле ворочается во рту, но я стараюсь давить интонацией, цепенея под дулом пистолета, который избрал своей мишенью мой лоб.
— Два…
— Я…я прокляну вас перед смертью, и вы совершенно точно попадете в ад!! — кричу истерично, понимая, что все мои слова не производят никакого впечатления на эту черную громаду.
Шагаю спиной назад, к двери, запинаюсь о собственную сумку и лечу вниз, на пол, все также сильно прижимая к себе сына. От удара копчиком в глазах темнеет, пестрая боль взрывается фейерверком во всем уставшем за эти долгие часы теле, и я уже хочу крикнуть, чтобы он прекратил все эти мучения и сделал, наконец, свое черное дело.
Но…
Мужчина вдруг тяжело и очень громко с шипением втягивает воздух сквозь зубы и произносит непечатное ругательство.
Одним слитным, незаметным движением он оказывается рядом, нависает над нами и в упор смотрит на мои беспомощные потуги встать. Энк дергается, пытается освободиться от моего захвата и хнычет, поскуливая, но я держу крепко, несмотря на то, что ладони начинают кровить.
Я зажмуриваюсь, представляя, как он сейчас скажет: «Один!» и нажмет на курок.
Но мужчина отводит руку назад, убирает пистолет за пояс черных джинс и глухо произносит:
— Оставайтесь.
Распахиваю глаза, уверенная, что ослышалась. Как? Серьезно?
Он кивает и отворачивается к окну. Смотрит на небо, будто хочет что-то разглядеть там, среди опускающихся сумерек, но пока не может найти.
— Оставайтесь до утра. Ищи жилье и уезжай. Тут вам не место.
Я ставлю малыша на пол, но крепко держу его влажную ладонь в своей руке. Расправляю плечи. Что-то произошло, что-то неуловимо изменилось, отчего этот страшный человек передумал нас убивать и решил сыграть в благородство. Мне бы взять вещи и бежать без оглядки отсюда, но я точно знаю, что моих денег хватит только на три дня жизни в самой захудалой гостинице. И в этом случае я не смогу купить даже воды ребенку, не говоря уже о куске хлеба. Поэтому я расправляю плечи.
— Выделите нам комнату, и мы вас не побеспокоим.
Мужчина хмыкает, смотрит на меня, и я снова начинаю подрагивать от страха – а вдруг он передумает? Но он только качает косматой башкой, удивляясь моей наглости.
